Ицхак Шалев - Дело Габриэля Тироша

Тут приходит ее очередь сказать:

«Слишком ты изнежен, чтоб когда-нибудь совершить настоящий поступок».

Но когда мы сидим с ним в кафе, как это было несколько дней назад, и в разговор наш не вмешиваются женщины, выглядит этот разговор совершенно иным. Не то, чтобы он был совсем лишен сплетен и соленых шуток, и не то, чтобы мы буквально не облизывались, поедая вкусные пирожные с кремом и запивая их кофе, как будто до этого мы постились, или потому, что домашние сладости менее вкусны. Просто мы совсем отрываемся от будничных тем, всякой мелочи жизни, и обращаемся к более серьезным вещам: мнениям, впечатлениям, воспоминаниям.

Вот мы сидим в «Кафе художников», которое обычно посещают бизнесмены, и так, между прочим, спрашиваю его, не появлялся среди его клиентов кто-либо из нашего выпуска.

«По правде сказать, – отвечает он, как бы извиняясь, – я и не помню многих из нашего школьного выпуска. Думаю, что немалая часть из них уже не может быть вообще клиентами банка, кроме банка небесного».

«Да, – говорю, – беспорядки и подполье забрали многих из них».

Мы замолкли. И в этом молчании был слышен шум вентилятора, вертящегося над нами, и ушедшие в небытие голоса мертвых.

«Помнишь ли ты первую жертву в нашем седьмом?» – спросил я с каким-то затаенным страхом, что имя ее вообще слетит с губ человека.

«Или я не помню Айю Фельдман? – спросил он удивленно. – Твою маленькую красивую Айю?»

Я почувствовал удушье и поторопился сделать глоток горячего кофе, чтобы прочистить горло. Слава Богу, я обрел талант зажимать плач внутри себя, так, чтобы он стал невидим постороннему глазу. Когда-то это привело меня к хроническому кашлю, так, что пришлось обращаться к врачу. Я спросил с подчеркнутой сухостью:

«А Дана и Аарона ты помнишь?»

«Помню ли я Дана и Аарона? Ну, как ты, черт возьми, полагаешь? – он постучал пальцами по столику. – Ты можешь проверять мою память на любом из нашего выпуска. Но этих, близких нам, пожалуйста, оставь».

«Прости меня, – сказал я, и все же какая-то странная жестокая сила толкала меня задать еще вопрос едва слышным голосом:

«Ну, а господина Тироша, Габриэля, ты помнишь?»

Он потер подбородок ладонями, тяжело дыша, как человек под пыткой. Внезапно предстал передо мной тот самый Яир в первые дни седьмого класса, тот самый подросток, кривящий лицо и с диким криком нападающий на любого, кто попадался ему на пути. Я боялся, что сейчас он кинется на меня, но он сдержал себя. Только вены вздулись поверх воротника выглаженной его рубашки.

«Габриэля Тироша? – процедил он сквозь ладони. – Габриэля Тироша не забывают. Нет человека, дважды прожившего с Габриэлем, ибо лишь один единственный раз, что я был с ним, хватило мне всю жизнь… На всю жизнь! Ты меня понял?»

«И мне хватило!» – сказал я с трудом. Внутренняя волна, поднявшаяся от этих слов из глубины моего сердца, выплеснулась этими словами.

И так мы оба сидели молча, погруженные в этот внутренний водоворот воспоминаний, пока не подошел официант и вывел нас из «долины плача» вопросом о заказе.

«Еще два кофе», – проронил Яир, не спрашивая меня, но я обрадовался его быстро брошенному на меня взгляду «Смотри, – сказал он, сделав глоток и немного успокоившись, – я прошел в своей жизни более долгие и опасные пути, чем те, по которым мы шли с Габриэлем. Много у меня было ночных боев, и многие пали буквально рядом со мной, мужчины и женщины, дружба с которыми была не слабей, чем в нашем седьмом. Много мертвых лиц мерцает в моем сердце, и снова я не могу припомнить всех. Но нашу компанию – не знаю почему – я не забуду никогда!»

И тут я спросил:

«Помнишь день рождения, который мы устроили Айе в поле?»

Первым вспомнил Дан:

«Ребята, ведь завтра день рождения Айи».

Я увидел, как зажглись глаза Аарона.

«Вот, мы и сделаем ей день рождения! – воскликнул он с воодушевлением, явно для него не обычным. – День рождения, как положено».

«Но только, чтобы это было нечто необычное, а не всякие там поздравления и конфеты, как в детском саду», – заявил Яир, и принялся тут же сочинять план.

Айя в это время не была с нами, и можно было открыто обсуждать варианты.

Габриэль предложил:

«Празднование выносим из квартиры, от стола и стульев, в поле. Делаем это ночью. Чтобы не умереть от голода, берем с собой еду, кофеварку, сахар и кофе, едим и пьем вокруг костра. До этого мы усадим Айю на те две немецкие винтовки, взятые нами в качестве трофея, и приподымаем ее по числу ее лет. В завершение мы читаем стихотворение, которое ей посвятит один из вас».

«Стихотворение», – воскликнул я в страхе, и все остальные посмотрели на меня.

«Придется тебе написать в честь такого события!»

Мы радовались плану всем сердцем и улыбались обычно повторяемой команде Габриэля: «Инструмент – как обычно». Имелось в виду, что нам следует иметь при себе оружие и боеприпасы. Это нам Габриэль напоминал каждый раз заново. По сути, каждый раз, выходя из дому, мы имели оружие при себе, и дырки в карманах удивляли матерей.

«Как можно так портить одежду? Как будто ее резали ножом или каким-то другим железным предметом».

Было ясно, что праздник этот следует держать в секрете от Айи. Ей просто сообщили об очередном ночном походе, который был для нее привычен. Она не предчувствовала ничего особенного, когда вместе с нами шагала по одному из хребтов, между Бейт Акерем и Крестовой долиной, и остановилась по команде Габриэля. Мы положили ружья, извлеченные из пещеры, и расселись на плоских скалах.

«Нет! – сказал Габриэль, когда она села на скалу около меня. – Садись здесь».

«Где?»

«Здесь. Садись на ружья», – сказал он, и не было никакого смеха в его голосе. Она приняла его приказ с полной серьезностью, и уселась на ружья. Какое-то сомнение таилось в уголках ее глаз, но она даже на йоту не подозревала, что должно произойти.

А теперь, – приказал Габриэль Дану и Аарону, – за дело!»

Дан обхватил пальцами два приклада старых, но достаточно крепких чтобы выдержать тяжесть, немецких ружей. Аарон взялся за оба ствола. И тут начали ее поднимать и опускать под наши громкие голоса:

«Раз!»

«Два-а!»

«Три-и-и!»

Айя была изумлена. Вначале пыталась соскочить с места. Но веселые лица вокруг успокоили ее. Взгляд ее обратился ко мне.

«Что это все означает?» – крикнула она мне.

«Сейчас увидишь!»

Когда число дошло до семнадцати и завершилось торжественным кличем, она поняла, о чем речь. Бросилась на Дана и Аарона со слезами на глазах.

«Это вы открыли всем секрет! – обняла она их за плечи. – Это вы! Вы!»

Затем – Габриэлю:

«Я так испугалась! Думала, что вы сошли с ума!»

В эти мгновения мы все были в нее влюблены. Серьезность и напряжение повседневности, мешали нам видеть Айю настоящей. Но теперь, когда мы не сидели в засаде, вглядываясь в ночь, готовые к нападению и обороне, мы по-мужски оценивали ее красоту и радовались тому, что удостоились спутницы иной породы, более тонкой, чем та, из которой были созданы мы. Мы любовались мягкостью и чистотой, которые она излучала на всех в этом море колючек, нежностью, облагораживающей наши души среди нагромождения скал. В эти минуты она не казалась нам одной из нас, в одежде цвета хаки, вооруженной пистолетом, идущей с нами в шеренге и мгновенно пригибающейся по знаку идущего впереди. Перед нами была красивая и любимая девушка. Обычно мы делили с ней все трудности и опасности в равной степени, но теперь ее смущение и некоторая беспомощность пробудили в нас рыцарство.