Йенс Шпаршу - Комнатный фонтан

А у меня разрывался телефон: «Когда вы, наконец, придете? Вы же сами видели…»

Слова уже не помогали. Да я и не знал, что мне им говорить, и потому все чаще уходил в глухое молчание. Со временем я окончательно окопался в своем подвале и от отчаяния готов был посвятить свою жизнь, во всяком случае ту ее часть, которая проходила на работе, алкоголю.

Однажды меня вызвал к себе мой начальник.

Он отчитал меня за то, что я повадился теперь все аварийные заявки пускать под грифом «срочно». «Это затрудняет работу ремонтных бригад», — сказал он мне. А я ему говорю: «Это единственное, что я могу сделать для людей».

Он отнесся к этому с пониманием.

Мы договорились, что во внешних сношениях с потерпевшими я буду по-прежнему придерживаться срочной линии. Для внутреннего употребления, однако, чтобы не путаться, мы решили использовать помету «очень срочно!», а для сверхсрочных случаев ввести особую формулировку, требующую, правда, обязательного предварительного согласования с шефом, за которым оставалось право собственноручно начертать на деле: «В следующем году».

Когда вся эта лавочка прикрылась, я почувствовал облегчение, воспринимая это как заслуженную кару. Я прямо ожил, и для меня началось счастливое время. Нас передали в подчинение ООО «Управление жилищным хозяйством», и у меня появился новый начальник, которому я помогал разбираться со старыми бумагами, выуживая из завалов срочные заявки. Я каждый день задерживался на работе допоздна и даже отказался от отпуска. В результате, когда меня уволили, у меня оставалось еще почти два неиспользованных месяца, которые я и отгулял, прежде чем приступить к исполнению обязанностей безработного.

22 декабря.

Поскольку я весь предыдущий день потратил на свои бумаги, которые меня, конечно, здорово отвлекли, сегодня я решил первым делом заняться дрессировкой. Занятия с Пятницей прошли весьма успешно. Во всяком случае, мне казалось, что до него наконец дошло: кто не работает, тот не ест.

Некоторые команды усваивались вообще без проблем. С большой готовностью, например, он исполнял команду «Лежать!», хотя справедливости ради, в порядке критики, следует отметить, что он неоднократно принимал лежачее положение и без каких-либо указаний с моей стороны. (Вероятно, ему нравилось лежать.) Над этим нам нужно будет еще поработать!

Тем временем настал черед второго этапа уборочных работ, требующего углубленного внимания. Я уже давно не мог смотреть на книжные полки в центре нашей мебельной стенки. Одна сплошная мешанина! Для начала я отправил мою небольшую библиотечку молодого столяра в комнату отдыха и досуга, там ей самое место. Что делать с оставшимся фондом, я не знал. В основном это была научная фантастика (моя епархия), обширное собрание которой соседствовало с двенадцатитомным изданием классиков марксизма-ленинизма: это я завел себе, когда учился на заочном. И тут-то мне очень пригодились мои подставочки для книг! Они позволили провести четкое разделение, а то в процессе выемки литературы по обработке деревянных предметов научная фантастика перемешалась с марксизмом-ленинизмом, и уже невозможно было понять, где что.

В какой-то момент я даже подумал, не выселить ли мне весь этот марксизм в комнату отдыха и досуга, но потом решил, что

1) об этом вообще не может быть речи и

2) там и так все забито.

В связи с пунктом 1 отмечу, что упомянутый двенадцатитомник стоял у меня в шкафу не только для того, чтобы собирать пыль. В первое время, когда я сидел без работы, да и потом, в самом начале моей агентской карьеры, я то и дело возвращался к этим темам. (Заниматься этим я начал, пожалуй, даже еще раньше, когда, обреченный на бездеятельное прозябание, проводил часы в казематах нашей жилконторы.) Ниже привожу две записи из Книги учета, по которым можно судить о моем не ослабевшем тогда еще интересе к фундаментальным вопросам бытия:

«Труд, слышу я отовсюду, сделал человека. Допустим. Но не настало ли время наконец серьезно — и не менее критически! — подойти к труду?»

Эта мысль развивается чуть дальше, помечено октябрем того же года:

«Сегодня вечером, объехав за двенадцать часов чуть ли не полсвета, я решил, чтобы хоть немного отвлечь свою голову, снова, после долгого перерыва, почитать Энгельса, „Роль труда в превращении обезьяны в человека". (Когда мы проходили ее только в первый раз, она уже тогда мне страшно понравилась!) Всё он пишет правильно. Но: тут нужно, с моей т. зр., подойти к делу с противоположного конца. Полагаю, что настало время, с учетом изменившихся обстоятельств, внести необходимые поправки и написать нечто вроде короткого дополнения, страниц на пятнадцать, не больше (работа ни в коем случае не должна превышать этого объема!), под общим названием „Роль труда в превращении человека в обезьяну" (не забыть включить в качестве примера излюбленные фразы Штрювера, вроде: „Я тут как последняя макака прыгаю от клиента к клиенту" и т. п.). Кроме того, некоторые пассажи, которые Энгельс посвящает теме труд-язык-речь-мышление, также нуждаются в переосмыслении и требуют спокойного обдумывания.

Речь идет не о ревизии марксизма, а лишь о постепенной модернизации. Только этого нам, собственно говоря, всегда и не хватало!»

Все это, конечно, замечательно, и я с удовольствием занялся бы этим на досуге (Искушение, признаюсь, было велико!), но я не хотел и не мог сейчас пойти на то, чтобы начать копаться в этих мировых проблемах, рискуя закопаться с головой. На повестке дня у меня был один-единственный и самый важный пункт: Юлия!

Я снова повторил с Пятницей утренний комплекс упражнений. Потом мы сделали обеденный перерыв, который решили немного растянуть.

Запись в Книге учета: «„Бог ты мой…" — ну разве так письма начинают? Я снова отложил в сторону записную книжку. Очки тоже. Вообще-то мне нужно писать поздравительные открытки. А нужно ли вообще?

P. S. Благополучно нашел свои очки. Затерялись среди книг. Может быть, пусть они там себе всегда и лежат? (Вещи, которые мы постоянно ищем, должны иметь свое строго определенное место!».

После обеда мы с Пятницей выбрали себе хорошую передачу на тему «Могут ли животные думать?». Нельзя сказать, что они там, в телевизоре, смогли прийти к какому — то однозначному ответу на этот вопрос.

— Не пора ли нашей хозяйке домой, как ты считаешь, Пятница?

Последняя запись в Книге учета, сделанная уже перед сном: «Чувствую неудовлетворенность. Как ни старался, ничего не вышло. Устал, возился, возился, но так и не кончил».

(Ночью мне приснились морские похороны, которые чуть не сорвались из-за отсутствия купальной шапочки, так что в итоге пришлось придумывать что-то на ходу.)