Виктор Пелевин - Ампир «В»

– Кому черная болезнь, – сказал я строго, – а кому и черная смерть…

Смех стих.

– Да, – ответил Щепкин-Куперник, – это понятно, кто бы спорил. Но отчего же вы, вампиры, даже самые юные и свежие, сразу одеваетесь в эти угольно-черные робы? Отчего так трудно заставить вас добавить к этому пиру тотальной черноты хоть маленький элемент другого цвета и фактуры? Вы знаете, каких усилий стоила мне красная бабочка вашего друга Митры?

Я понял наконец, о чем он говорит.

– У вас такой замечательный, глубокий курс гламура́, – продолжал Щепкин-Куперник жалобно. – И все же на моей памяти со всеми вампирами происходит одно и то же. Первое время они одеваются безупречно, как учит теория. А потом начинается. Месяц, максимум год – и все понемногу соскальзывают в эту безнадежную черную пропасть…

Когда он произнес эти слова, вокруг мгновенно сгустилось ледяное напряжение.

– Ой, – прошептал он испуганно, – простите, если сказал что-то не то…

Я понял, что это шанс проявить себя с лучшей стороны.

– Ничего-ничего, – сказал я любезно, – вы очень остроумный собеседник и неплохо осведомлены. Но если говорить серьезно… У нас, сосателей, действительно есть определенная тенденция к нуару. Во-первых, как вы, наверно, знаете, это наш национальный цвет. Во-вторых… Неужели вы не понимаете, почему это с нами происходит?

– Клянусь красной жидкостью, нет, – ответил Щепкин-Куперник.

Похоже, он испытал большое облегчение, так удачно миновав опасный поворот.

– Подумайте еще раз. Что делают вампиры?

– Управляют ходом истории? – подобострастно спросил Щепкин-Куперник.

– Не только. Еще вампиры видят ваши темные души. Сначала, когда вампир еще учится, он сохраняет унаследованный от Великой Мыши заряд божественной чистоты, который заставляет его верить в людей несмотря на все то, что он узнает про них изо дня в день. В это время вампир часто одевается легкомысленно. Но с какого-то момента ему становится ясно, что просвета во тьме нет и не будет. И тогда вампир надевает вечный траур по людям, и становится черен, как те сердца, которые ежедневно плывут перед его мысленным взором…

– Браво, – рявкнул рядом Мардук Семенович. – Энлиль, я бы занес это в дискурс.

Щепкин-Куперник сделал что-то вроде книксена, который должен был выразить его многообразные чувства, и отступил с нашего пути вместе со своей свитой.

Следующая группа, к которой меня подвел Энлиль Маратович, состояла всего из двух халдеев, похожих друг на друга. Оба были пожилые, не особо опрятные, жирные и бородатые, только у одного из-под маски торчала рыжая борода, а у другого – серо-седая. Седобородый, как мне показалось, пребывал в полудреме.

– Вот это очень интересная профессия, – сказал мне Энлиль Маратович, указывая на рыжебородого. – Пожалуй, важнейшая на сегодняшний день. Прямо как в итальянской драме. Господин Самарцев – наш главный провокатор.

– Главный провокатор? – спросил я с удивлением. – А что именно вы делаете?

– Вообще-то, это абсолютно издевательское название, – пробасил Самарцев. – Но ведь вы, вампиры, любите издеваться над беззащитными людьми. Как ты только что всем напомнил в предельно наглой форме…

Я опешил от этих слов. Самарцев выждал несколько секунд, ткнул меня пальцем в живот и сказал:

– Это я показываю, что именно я делаю. Провоцирую. Получается?

И все вокруг весело заржали. Я тоже засмеялся. Как и положено провокатору, Самарцев был обаятелен.

– На самом деле я менеджер будущего, – сказал он. – Так сказать, дизайнер завтрашнего дня. А должность так называется потому, что провокация в наше время перестала быть методом учета и стала главным принципом организации.

– Не понимаю. Как это провокация может быть методом учета?

– Запросто. Это когда у самовара сидят пять эсеров и поют «вихри враждебные веют над нами». А среди них – один внедренный провокатор, который пишет на остальных подробные досье.

– Ага. Понял. А как провокация может быть методом организации?

– Когда провокатор начинает петь «вихри враждебные» первым, – ответил Самарцев. – Чтобы регистрация всех, кто будет подпевать, велась с самого начала. В идеале, даже текст революционной песни сочиняют наши креативщики, чтобы не было никакого самотека.

– Понятно, – сказал я.

Самарцев снова попытался ткнуть меня пальцем в живот, но в этот раз я подставил ладонь.

– Это, естественно, относится не только к революционным песням, – продолжал он, – а ко всем новым тенденциям вообще. Ждать, пока ростки нового сами пробьются сквозь асфальт, сегодня никто не будет, потому что по этому асфальту ездят серьезные люди. Ростки на спецтрассе никому не нужны. Свободолюбивые побеги, которые взломают все на своем пути, в наше время принято сажать в специально отведенных для этого точках. Менеджер этого процесса естественным образом становится провокатором, а провокация – менеджментом…

– А товарищ ваш чем занимается? – спросил я.

– Молодежная субкультура, – сказал седой, зевнув.

– Вот как, – ответил я. – Как, слабо вытащить меня на майдан?

– С вами это не получится, – ответил седой, – говорю со всей молодежной прямотой.

– Вы вроде не очень молоды, – заметил я.

– Правильно, – согласился он. – Но я же не говорю, что я молод. Наоборот, я довольно стар. И об этом я тоже говорю со всей молодежной прямотой.

– Слушайте, а может, вы скажете, кому из наших молодых политиков можно верить? Я ведь не только вампир. Я еще и гражданин своей страны.

Седой халдей переглянулся с Самарцевым.

– Э, – сказал Самарцев, – да ты, я вижу, провокатор не хуже меня… Знаешь, что такое «уловка-22»?

Это я помнил из дискурса.

– Примерно. Это ситуация, которая, если так можно выразиться, исключает саму себя, да? Мертвая логическая петля, из которой нет выхода. Из романа Джозефа Хеллера.

– Правильно, – сказал Самарцев. – Так вот, «уловка-22» заключается в следующем: какие бы слова ни произносились на политической сцене, сам факт появления человека на этой сцене доказывает, что перед нами блядь и провокатор. Потому что если бы этот человек не был блядью и провокатором, его бы никто на политическую сцену не пропустил – там три кольца оцепления с пулеметами. Элементарно, Ватсон: если девушка сосет хуй в публичном доме, вооруженный дедуктивным методом разум делает вывод, что перед нами проститутка.

Я почувствовал обиду за свое поколение.

– Почему обязательно проститутка, – сказал я. – А может, это белошвейка. Которая только вчера приехала из деревни. И влюбилась в водопроводчика, ремонтирующего в публичном доме душ. А водопроводчик взял ее с собой на работу, потому что ей временно негде жить. И там у них выдалась свободная минутка.