Виктор Пелевин - Ампир «В»

Она отрицательно помотала головой.

– Митра сказал, это очень приятное переживание. Сначала будет чуть больно, а потом…

– Ты можешь больше не говорить мне про Митру?

– Хорошо, – ответила Гера. – Тогда давай помолчим.

До возвращения Ваала Петровича мы больше не разговаривали – я с преувеличенным интересом разглядывал картины на стенах, а она сидела на краю кресла, глядя в пол.

Когда Ваал Петрович вошел в зал, я не узнал его. Он успел переодеться в длинную робу из темно-красного шелка, а в руке держал инкассаторский саквояж. Я вспомнил, где видел такую же робу.

– Ваал Петрович, вы были в кабинете у Энлиля Маратовича?

Ваал Петрович подошел к камину и положил саквояж на пол возле решетки.

– Неоднократно, – ответил он.

– Там картина на стене, – продолжал я. – Какие-то странные люди в цилиндрах сидят у огня. Привязанные к креслам. А во рту у них что-то вроде кляпов. И рядом стоит человек в красной робе, вот прямо как на вас. Это и есть красная церемония?

– Да, – сказал Ваал Петрович. – Точнее, так она выглядела лет двести назад. Тогда она была сопряжена с серьезным риском для здоровья. Но сейчас это совершенно безопасная процедура.

– А как они глотали баблос? Я имею в виду те, кто на картине. У них же во рту кляпы.

– Это не кляпы, – ответил Ваал Петрович, подходя к пульту управления. – Это специальные приспособления, на которые крепилась капсула с баблосом, сделанная из рыбьего пузыря. Одновременно они защищали от травм язык и губы. Сейчас мы пользуемся совсем другой технологией.

Он нажал кнопку на пульте, и нагрудники с жужжанием поднялись над креслами.

– Можете садиться.

Я сел в крайнее кресло. Гера устроилась через два кресла от меня.

– Приступим, – сказал я. – Мы готовы.

Ваал Петрович посмотрел на меня с неодобрением.

– А вот легкомыслия не люблю. Откуда ты знаешь, готовы вы или нет, если тебе даже неизвестно, что сейчас произойдет?

Я пожал плечами.

– Тогда объясните.

– Слушайте очень внимательно, – сказал Ваал Петрович. – Поскольку я знаю, какой ерундой забиты ваши головы, хочу сразу сказать, что опыт, который вы сейчас переживете, будет для вас неожиданным. Это не то, что вы предполагаете. Чтобы правильно понять происходящее, следует с самого начала усвоить одну довольно обидную для самолюбия вещь. Баблос сосем не мы. Его сосет язык.

– Разве мы не одно целое? – спросила Гера.

– До определенной границы. Она проходит именно здесь.

– Но ведь мы что-то ощутим, верно?

– О да, – ответил Ваал Петрович. – И в избытке. Но это будет совсем не то, что испытывает язык.

– А что испытывает язык? – спросил я.

– Я не знаю, – ответил Ваал Петрович. – Этого никто не знает.

Такого я не ожидал.

– Как же это? – спросил я растерянно.

Ваал Петрович расхохотался.

– Помнишь картину, которая висит у тебя в кабинете? – спросил он. – Где картотека? Наполеон на лошади?

– Если честно, – ответил я, – меня уже давным-давно замучило это постоянное сравнение с лошадью.

– Последний раз, клянусь. Как ты полагаешь, лошадь знает, что думает Наполеон?

– Думаю, что нет.

– И я так думаю. Но когда Наполеон скачет по полю перед своей армией, он и лошадь кажутся одним существом. В некотором роде они им и являются… И когда Наполеон треплет свою верную лошадь рукой по шее…

– Можете не продолжать, – сказал я. – Непонятно, зачем вообще объяснять что-то лошади. Наполеон бы этого точно не стал делать.

– Рама, я понимаю твои чувства, – ответил Ваал Петрович. – Но жизнь гораздо проще, чем принято думать. В ней есть две дороги. Если человеку повезет, невероятно повезет – вот как повезло тебе и Гере – он может стать лошадью, которая везет Наполеона. А еще он можешь стать лошадью, которая всю жизнь вывозит неизвестно чей мусор.

– Хватит коневодства, – сказала Гера. – Давайте о деле.

– С удовольствием, – ответил Ваал Петрович. – Итак, красная церемония состоит из двух частей. Сначала язык сосет баблос. Это высшее таинство, которое есть в мире вампиров. Но, как я уже говорил, происходит оно не с нами, и мы мало знаем про его суть. В это время ваши переживания будут весьма разнообразными, но довольно неприятными. Даже болезненными. Придется потерпеть. Это понятно?

Я кивнул.

– Затем боль проходит и наступает вторая часть опыта, – продолжал Ваал Петрович. – Если говорить о физиологической стороне, происходит следующее: насосавшись баблоса, язык выбрасывает прямо в мозг вампира дозу допамена, сильнейшего нейротрансмиттера, который компенсирует все неприятные переживания, связанные с первой частью опыта.

– А зачем их надо компенсировать? – спросил я. – Ведь боль уже прошла.

– Верно, – сказал Ваал Петрович. – Но о ней остались неприятные воспоминания. А нейротрансмиттер, выделяемый языком, настолько силен, что меняет содержание памяти. Вернее, не само содержание, а, так сказать, связанный с ним эмоциональный баланс. И окончательное впечатление, которое остается у вампира от красной церемонии, является крайне позитивным. Настолько позитивным, что у многих возникает психологическая зависимость от баблоса, которую мы называем жаждой. Это, конечно, парадоксальное чувство, потому что сам по себе прием баблоса довольно болезненная процедура.

– Что такое «нейротрансмиттер»? – спросил я.

– В нашем случае – агент, который вызывает в мозгу последовательность электрохимических процессов, субъективно переживаемых как счастье. У обычного человека за похожие процессы отвечает допамин. Его химическое название – 3,4-дигидроксифенилэтиламин. Допамен – весьма близкое вещество, если смотреть по формуле – справа в молекуле та же двуокись азота, только другие цифры по углероду и водороду. Название с химической точки зрения неточное. Его придумали в шестидесятые, в шутку: «dope amen», «наркотик» и «аминь». Пишется почти как «dopamine». Вампиры тогда интенсивно изучали химию своего мозга. Но потом работы были свернуты. А вот название прижилось.

– А почему были свернуты работы?

– Великая Мышь испугалась, что вампиры научатся сами синтезировать баблос. Тогда мог нарушиться вековой порядок. Если тебе интересно, можно углубиться в тему. Написать формулу допамена?

Я отрицательно помотал головой.

– Допамен близок к допамину по механизму действия, – продолжал Ваал Петрович, – но значительно превосходит его по силе, примерно как крэк превосходит кокаин. Он впрыскивается языком прямо в мозг и мгновенно создает свои собственные нейронные цепи, отличающиеся от стандартных контуров человеческого счастья. Поэтому можно совершенно научно сказать, что в течение нескольких минут после приема баблоса вампир испытывает нечеловеческое счастье.