Роман Грачев - Вокзал для одного. Волшебству конец

– Тебя никто не ждет? – Старуха усмехается.

– Ну почему же, ждут, наверно.

– Кто?

Я начинаю нервничать, не совсем понимая предмета разговора. Кажется, я уже извинился за их обиженного товарища-карманника, но если они хотят меня порезать – пусть режут, но не читают мне морали.

– Ты действительно не понимаешь, – говорит старуха. – И даже не представляешь, насколько ошибаешься в том, что думаешь о своем положении. Ты прав лишь в том, что у тебя нет выхода отсюда, но причина в другом.

– В чем?

– Попробуй уйти – узнаешь.

– Прямо сейчас?

– Ага. Иди, тебя никто не держит.

Я оглядываюсь. Темный человек в шляпе, что привел меня сюда, стоит в углу ангара, молча пьет что-то из темной бутылки, по черной щетине стекают капли напитка. Двое других, сидящих у костра, не выказывают желания задерживать гостя. Кажется, им всем на меня глубоко наплевать.

Я поднимаюсь.

– Так я... пошел?

Хозяйка поднимает руку, указывая на ворота.

– Что ж… приятно было повидаться.

Я пячусь назад. Вряд ли мне стоит ожидать нападения или выстрела в спину, но береженого Бог бережет. Я спотыкаюсь о невидимое препятствие, налетаю на рельс и едва не падаю, но мне везет. Когда удаляюсь от костра на безопасные двадцать-тридцать метров, поворачиваюсь к нему спиной. Передо мной – спасительные ворота и свежий воздух.

Я запахиваю куртку, накидываю на голову капюшон и выхожу на свободу…

…и резко останавливаюсь. Из гортани вырывается короткий сдавленный «ох». С минуту я вращаю головой, затем приседаю на снег, зачерпываю рукой пригоршню и бросаю в лицо. Не помогает.

Я вижу то, что вижу.

Вокзала нет. Вокруг меня – снежная пустыня. Слева мимо ангара проходит железнодорожная колея, вдоль рельсов стоят столбы с сигнальными огнями. Линия теряется где-то вдали.

Я оборачиваюсь. Ангар на месте, и внутри по-прежнему горит костер. Но вокруг, кроме снега и пары рельсов, больше ничего нет. Я в Антарктиде! На полярной станции!

Ужас и инстинкт самосохранения гонят меня обратно, к людям, какими бы странными они ни были.

– Эй?!! – кричу старухе на бегу. – Что это всё?!

Она смотрит на огонь. Лицо скрыто капюшоном.

– Действительно хочешь знать, где ты сейчас на самом деле?

– Да!!! Что происходит?!

– Не догадываешься? – она снова усмехается. – Ты ни разу не задавал себе вопрос, почему молчит твой телефон? А помнишь ли ты, где ночуешь? Где справляешь нужду? Куда отправляешься, когда солнце прячется на западе, и откуда приходишь на вокзал, когда оно восходит на востоке? Тебя не волнуют эти мелочи, не правда ли?

Я молчу, но не потому что мне нечего сказать. Горло что-то давит.

– Хочешь знать, что происходит?

Я сажусь перед костром на колени, утвердительно кивая. Старуха поднимает голову, и новая волна ужаса парализует меня.

В капюшоне – чернота.

В кратчайшие мгновения, в миллисекунды, озарение пронзает меня насквозь от макушки до пят. Окружающий мир наваливается на мое тело со всех сторон. Я вскакиваю. Руки придавлены к бокам и бедрам, ноги словно стянуты толстыми канатами. Меня закручивает вихрь, и внешне я, наверно, становлюсь похожим на гусеницу в коконе, но я себя не вижу. Я не вижу ничего, только огни и силуэты. Скорость превращения невероятная. Кажется, я кричу, но крик мой похож на свист от сбитого дыхания после удара в солнечное сплетение.

Я проваливаюсь в пустоту. Я умираю…

…И прихожу в себя.

Я в горизонтальном положении. Надо мной нависает белый потолок. В комнате полумрак, потому что светит, судя по всему, ночной светильник в углу. Слышно монотонное звуковое пульсирование какого-то прибора. У меня от носа тянется резиновая трубка, к рукам прицеплены иглы капельниц. Нижнюю часть тела закрывает простыня.

Что ж, это многое объясняет. Я в палате интенсивной терапии. Судя по ощущениям, относительно цел и жизнеспособен. Во всяком случае, конечности вроде отзываются на посылаемые мозгом импульсы, пусть и немного вяло, но они по-прежнему со мной. Голова же, напротив, сильно гудит.

Я поворачиваюсь направо и вижу…

…черт побери, там Вера. И, кажется, ей повезло гораздо меньше.

День первый – 31 декабря

ВЕРКА

Ее лицо разбито. Ту половину, что обращена ко мне, покрывает чудовищная гематома. Я надеюсь, что кости целы. Лоб перебинтован. Из полуоткрытого рта тянется трубка. Моя любимая укрыта покрывалом до шеи, и я не представляю, что может под ним скрываться.

«Господи», – думаю я. Слезы не идут, они меня душат изнутри.

За кроватью моей жены стоит кардиограф. Это он издает пунктирные звуки. На мониторе – рисунок ее сердцебиения. Одинокие редкие пики. Пульс есть, значит есть и надежда…

Я отворачиваюсь и понимаю, что не хочу здесь находиться больше ни минуты. Я хочу обратно на вокзал. Там уютно, просторно, там жизнь течет плавной неспешной рекой. Я готов торчать на вокзале целую вечность, лишь бы не здесь, где мы болтаемся между жизнью и смертью и неизвестно в какую сторону прорвемся.

Кажется, Господь слышит мои молитвы. Меня снова окутывает туман, глаза закрываются, кровать подо мной исчезает, и я лечу вниз.

Новая круговерть…

… В ангаре еще темнее, чем до моего перемещения, потому что костер теперь едва теплится. Очевидно, у нас не очень много времени, и если использовать его на пустые препирательства и риторические вопросы, будет потеряно то, что потом не вернешь ни за какие блага мира.

Я опускаюсь на колени, охватываю голову руками. Протяжный стон отдается эхом от жестяных стен.

– Снизошло озарение, – говорит старуха. Щадя мою поврежденную психику, она больше не показывает содержимое капюшона и смотрит на костер.

– Как это случилось? – спрашиваю я.

– Как обычно это и случается. Неожиданно. Цена жизни – короткие секунды забвения, отрешенности, невнимательности, ненависти, отчаяния. Всем вам кажется, что вы будете жить вечно, не представляя, что самое страшное может случиться уже в следующую секунду. Твою дорогу перебежал бродячий пес. Ты слишком поздно сбросил скорость, рука дрогнула. – Старуха покачала головой. – Вы всегда выбираете неудачное время для выяснения отношений.

– Она выбирала, не я.

– Неужели?

Я хочу что-то возразить и даже открываю рот, но в последний момент сдаюсь. Старуха права, нельзя оставаться неприкаянным на корабле, терпящим бедствие в открытом море. Я начинаю вспоминать.

Впереди ровная дорога, я не свожу взгляда с горизонта, но вдруг проклятая собака выскакивает на трассу в двухстах метрах от машины. Скорость моего автомобиля достигла ужасающих показателей, и я не придумываю ничего лучше, как утопить педаль тормоза. При таком бешеном темпе резкое торможение на зимней дороге – верный кульбит.