Джулия Стюарт - Сват из Перигора

— Вовсе нет, — ответил человек из совета.

— Он решил, что мы все это выдумали! — громко воскликнул Анри Руссо, подкручивая слуховой аппарат, в котором ничуть не нуждался.

— Я этого не говорил! — настаивал Жан-Франсуа Лаффоре.

— Так что вы собираетесь делать? — спросил Дидье Лапьер, плотник. — Уж если нас подвергают унижению, вынуждая разгуливать по деревне в одних пижамах, то, я полагаю, мы могли бы по крайней мере рассчитывать на любезность со стороны совета в виде горячей воды в душевой. Или нет?

— Я пришлю кого-нибудь все уладить, — пообещал Жан-Франсуа Лаффоре. — Но пока, боюсь, вам придется довольствоваться тем, что есть.

— Что значит «тем, что есть»?! — возмутился дантист. — Мы не собираемся трястись тут под ледяным душем, пока вы будете все «улаживать». Знаем мы, как ваша контора работает! Месяцами ждать можно, а в результате — шиш. Короче, пока суд да дело, мы возвращаемся к своим ваннам.

— Мне очень жаль, но это не вариант. Штраф за использование ванны по-прежнему действует, — с тревогой в голосе сообщил человек из совета.

— Штраф по-прежнему действует?! — переспросил дантист, не веря своим ушам.

Но человек в унылых брючках не по размеру уже как-то выбрался задком из кольца стульев и во всю прыть несся в сторону ближайшего поля — извергнуть полупереваренные остатки пикантной колбаски «мергез»…

Понадобилось немало времени, прежде чем толпа на площади окончательно разошлась, поскольку Фабрис Рибу максимально растянул панихиду, придумывая все новые теоремы, постулаты и парадоксы, лишь бы увеличить свои барыши. Ив Левек заработал не один обвинительный тычок от разгневанных односельчан, явно недовольных тем, что хитроумный план «Тайного комитета против муниципального душа» столь впечатляюще обернулся против них же самих. Несколько членов вышли из состава комитета, не сходя с места. Сам же председатель яростно все отрицал, пытаясь объяснить, что комитет не имеет никакого отношения к саботажу, и обвинял во всем некую отколовшуюся подпольную фракцию, за происки которой он отвечать не может.

Пока на Пляс-дю-Марш бушевал взаимный обмен обвинениями, Лизетт Робер вернулась в муниципальный душ. Съежившись, она наскоро обмылась под струей ледяной воды и перед уходом дважды убедилась в том, что не забыла в кабинке новую бутылочку шампуня. Шагая домой, она возблагодарила солнце за его непрекращающуюся атаку и, проходя мимо мсье Моро, к тому времени уже вернувшегося на свой обычный пост на деревянной скамье у фонтана, который якобы исцелял от подагры, ткнула старика пальцем, дабы понять, спит он или уже окочурился.

Встав перед гардеробом, Лизетт Робер потянула за ручки дверок, которые вечно заедали и, открывшись, отдавались звенящей дрожью в стеклянных флакончиках на туалетном столике. Она сняла с плечиков новое барвинково-голубое платье, которое заставила себя купить, следуя выработанному годами детства — когда носила лишь то, что выбирала для нее мама, — инстинкту, толкавшему ее к самым что ни на есть кошмарным цветам. Натягивая платье, Лизетт думала о том, понравится ли оно мужчине, с которым ей вот-вот предстояло встретиться. Она расчесала ручейки еще влажных волос, куда ее муж некогда нашептывал слова, которым она не верила, и спустилась вниз. Наполнив бокал «пино» — его повитуха держала в доме лишь ради Гийома Ладусета, — Лизетт Робер вышла на задний дворик и устроилась на выцветшем красном диване, приставленном к стене дома снаружи под деревянной решеткой, увитой зеленым плющом. Сделав первый глоток, она искренне удивилась, как свахе вообще может нравиться это рубиново-сладкое пойло. И тем не менее пересилила себя и, наблюдая, как день постепенно сдает позиции упорно наступающему вечеру, вновь задумалась о человеке, которого для нее подобрал Гийом Ладусет. Лизетт представила, как рука незнакомца касается ее тела, представила запах его груди, но более всего повитуха пыталась ответить на давно мучивший ее вопрос: сможет ли она когда-нибудь полюбить другого мужчину так же сильно, как она любила своего мужа? Когда же пришло время отправляться на свидание с загадочным обожателем, она отнесла бокал в дом, закрыла за собой дверь и перед выходом в последний раз взглянула в зеркало прихожей и увидела там гадкую хрюшку…

Подойдя к бару «Сен-Жюс», повитуха с удивлением обнаружила, что никто не встречает ее перед входом. Не зная, как поступить, она открыла дверь и быстро окинула бар взглядом. Затем подошла к стойке, заказала порцию кира [24] Алкогольный напиток, смесь сухого белого вина с черносмородиновым ликером. и присела с бокалом за пустой столик у окна, где лежал вспучившийся от многочисленных прочтений номер «Зюйд-Вест». Лизетт принялась просматривать первую полосу; не запомнив из прочитанного ни слова, перелистнула страницу и одновременно окинула взглядом зал. Тайный обожатель явно опаздывал, и повитухе вновь пришлось напустить на себя притворную сосредоточенность. Когда Лизетт уже почти добралась до следующей страницы, по другую сторону стола раздался скрежет отодвигаемого стула. Она подняла глаза и увидела Марселя Кусси, фермера.

— Привет, Марсель, — поздоровалась Лизетт. — Как поживаешь?

— Спасибо, хорошо. А ты?

— Очень хорошо, спасибо. Надеюсь, ты не обидишься, но вообще-то я кое-кого здесь жду.

— Я знаю, — спокойно ответил фермер.

— Знаешь?

— Ну да. Это я.

Лизетт пыталась сопоставить нарисованный свахой образ «вполне платежеспособного холостяка, обожающего природу и свежий воздух, со своим собственным транспортом» с человеком, сидевшим сейчас напротив. Оно конечно, фермер действительно «холостяк», однако причина, по которой в свои восемьдесят два он так ни разу и не был женат, заключалась лишь в том, что на свете не нашлось женщины, которая согласилась бы мириться с его упорным нежеланием принимать ванну. Да, верно и то, что он «вполне платежеспособен», — если бы не прекрасно известный факт, что в обычной жизни Марсель Кусси с большим удовольствием отдает предпочтение нищете, нежели роскоши. Что же до «своего собственного транспорта», то единственными средствами передвижения, которые фермер когда-либо покупал, были трактора.

Пригубив вино, Лизетт вдруг заметила, что старик-фермер причесан до состояния элегантности, что случалось с ним только на Рождество. Кроме того, он явно помылся, что уж совсем немыслимо. Вместо привычных рабочих башмаков сегодня фермер явно напялил туфли: повитуха ясно слышала постукивание подошв по полу под столом. И наконец, его парик — да-да, по утверждению большинства жителей деревни, Марсель Кусси носил парик, — судя по всему, недавно вернулся из чистки.