Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 12, 2002

[Д. Н. был необычайно хозяйственным человеком: все делал споро, кругло, аккуратно и добротно.]

Д. Н. не выносил, когда при разворачивании пакетов резали веревки. «Постой! Так нельзя. Я развяжу». И аккуратнейшим образом распутывал и развязывал. Но был еще более обратный случай: Д. Н. купил в кондитерской торт, а продавщица никак его не могла толком завязать. Д. Н. вежливо попросил дать это сделать ему, а когда он быстро и изящно это сделал, наблюдавший старый продавец сказал: «Ну, гражданин, вы без куска хлеба не останетесь!»

По другой своей ипостаси тех лет — по «Толковому словарю» — Д. Н. ввел для работы карточки на неплотной бумаге форматом примерно 8 на 10. Быстро все поняли их пригодность не только для вокабул и толкований словаря, но и для иных уединенных нужд, непосредственно со словарем не связанных. И окрестили их «ушаковками». Когда их в редакции словаря накапливалось достаточное количество, Д. Н. всенепременно звонил и докладывал: «Шерелев! Накопилось. Зайдите за „ушаковками“. Цалую!»

Когда Д. Н. возвращался из Болшева, где любил отдыхать, он привозил с собой много акварелей, до чего он был очень охоч, и устраивал в своей комнате «выставку». Бывало, звонишь ему: «Вы уже встали? Так можно прийти?» — «Погодите, Шерелев, полчасика: закончу экспозицию, тогда и приходите смотреть». Придешь, а Шер-Метр весь сияет и показывает: «Вот, главное, небеса. Глядите, какой лиловый тон. Ведь можно не поверить, а это так. Я не вру в акварели». Действительно, его «небеса» были очаровательны. А еще — другая страсть — это осенние листья: желтые, красные, бронзовые, лиловые, бурые, с какими-то парадоксальными прожилками. И опять же и здесь Д. Н. ни на йоту «не врал». Чудесный он был акварелист, и эта его «страстишка» многое объясняла и в его облике ученого, например, его шедевр «Г фрикативное в русском языке», 1916 [17] Современное издание: Ушаков Д. Звук «г» фрикативный в русском литературном языке в настоящее время. — В кн.: Ушаков Д. Н. Русский язык. М., 1995, стр. 178–179. . [Этот стиль акварельной миниатюры был присущ Дмитрию Николаевичу органически и проявлялся во всем, будь то лекция, статья, обработка словарного абзаца или забавная поговорка, удачный каламбур или ладно скроенный анекдот.]

С Александром Давидовичем Древином [18] Реформатский склоняет фамилию Древин как иностранную (Древиньш, латышск.), по типу «был знаком с И. Берлином». я был знаком с 1925 года и до самой его кончины. И это было не просто «знакомство», а дружба, многолетняя и проверенная.

Познакомил меня с А. Д. Древином мой приятель А<���лександр> Н<���иколаевич> Никольский [19] Никольский Александр Николаевич — до 1934 года сотрудник Медико-биологического института контроля сывороток и вакцин им. Л. А. Тарасевича. : жена А. Д. Древина, художница Надежда Андреевна Удальцова [20] Удальцова Надежда Андреевна (урожд. Прудковская; 1886–1961) стала женой Древина в 1920 году. О союзе этих художников см.: Удальцова Н. Жизнь русской кубистки. Дневники, статьи, воспоминания. М., 1994. , была сестрой жены Шурки — Варвары Андреевны. И вот мы 15/VIII 1925 года поехали на охоту в деревню Шбиболово на Волгуше, где жили тогда Древины (это от Влахернской [21] Влахернская (с 1936 года Турист) — станция по Савеловской железной дороге, в 55 км от Москвы. на восток через Парамоновский овраг километров семь). У Древина был в то время ирландский сеттер Чок, принадлежавший художнику Храковскому [22] Храковский Владимир Львович (1893 —?) — живописец, график, член объединений «Московские живописцы» и «Общество московских художников» (ОМХ), участник оформления спектакля «Мистерия-Буфф» В. Маяковского в постановке В. Мейерхольда. , который сам не охотился, а давал Чока на охоту Древину.

С утра ранбенько пошли мы к Язбыковскому болоту. Там мы сразу напали на тетеревиный выводок, и каждый взял по штуке, а Древин еще подбил одного, которого мы найти не смогли. Ночевали мы на сеновале в деревне Сокольники, и ночью была страшная гроза, даже, как мы это увидали утром, и с градом. Под эту грозу мы с Александром Давидовичем, полеживая на сене, натолкнулись на общих знакомых, о чем и спорили. Это касалось О. М. Брика [23] Брик Осип Максимович (1888–1945) — писатель, теоретик искусства. Реформатский слушал его лекции по поэтике в театральной школе при Театре РСФСР Первом в 1920 году. В 1922 году Брик оказал содействие в опубликовании его первой печатной работы «Опыт анализа новеллистической композиции», вышедшей под грифом ОПОЯЗа. , Маяковского, «ЛЕФа» (а когда-то Древин был с ними вместе в питерском объединении «Искусство коммуны» [24] «Искусство коммуны» — не объединение, а газета (Петроград, 1918–1919), вокруг которой группировались кубофутуристы. Газета предшествовала литературно-художественному объединению и одноименному журналу «ЛЕФ». Древин поддерживал со многими членами этой группировки творческие и деловые контакты, однако с 1921 года у него наметились с ними серьезные расхождения по принципиальным вопросам развития живописи. , но он «отошел» от них, а я, бывший член ОПОЯЗа и «старый», но младший приятель О. М. Брика, был на распутье, тоже вроде «отходил» [25] Подробнее об «отходе» Реформатского от ОПОЯЗа см.: Реформатская М. «Как в ненастные дни собирались они часто». — «Литературное обозрение», 1997, № 3, стр. 60. , но тем для споров оказалось много). На следующее утро мы на обратном пути нашли в Языковском болоте подбитую накануне Давидычем тетерку и, обложив взятую дичь градом, вернулись в Шиболово к Надежде Андреевне. И с тех пор наша дружба с Древинами прошла через все виды охоты: мы ходили по выводкам, и стояли на весенней тяге, и гоняли зайцев и лис и по чернотропу, и по белой тропе, и это бывало и под Влахернской, и на Урале, и на Мологе, и в других местах.

Как-то раз в том же 1925 году в начале декабря гоняли мы в том же Языковском болоте беляка под тихохода, но удивительно верного по чутью и вязкости Гогу Александра Давидовича. Снег был уже глубокий, а заяц ушел в самую середину болота и там ходил одним и тем же небольшим крýгом, а Гога, утопая в снегу, медленно его преследовал. А подойти поближе к пробитой ими тропе было невозможно, так как этот островок вокруг был опоясан кольцом воды, а мы были все в валенках. Несколько раз по мелькнувшим ушам мы перевидели зайца и несколько раз стреляли, но все бесполезно: заяц ходил, как по канаве в снегу, мелькали только уши, а наши выстрелы шли выше самого зайца. Давидыч от этой бесполезной бестолочи озверел и говорит мне: «Лексанич! Надо лезть через воду!» Мы с ним полезли, как были, вымокли по пояс, но зато на гонную тропу вылезли и встали в противоположных концах «острова». Заяц вышел на меня, и я его убил. Полезли мы с этим зайцем, мокрые, но довольные, опять через «опояску» воды, а наши друзья, моя жена Надежда Васильевна и Шурка Никольский уже разожгли костер, очистили и подогрели копчушек и налили нам сразу по стопке! А мы разоблачились вплоть до штанов и, подобно пляске индейцев в американских романах, начали скакать вокруг костра, чтобы согреться…