Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 12, 2002

В эту зиму мы много ездили с Гогой и Найдой Древина и гоняли и под Влахернской, и под Дмитровом, причем один раз заяц из-под гона выскочил на мост через Яхрому и побежал по улице Дмитрова! И тем, конечно, спасся. Бывали у нас и удачные охоты, и «пустые»; как когда.

Весной 1926 года ездили на тягу в Шиболово, а осенью решили ехать на Урал. Но куда именно, мы точно не договорились и как-то разминулись, договорившись лишь, что на Чусовую. Они уехали раньше, а мы ждали письма с адресом, но его все не было, а пора было уже ехать! Я ходил во ВХУТЕМАС, что против почтамта, где преподавали Древин и Удальцова [26] Древин и Удальцова преподавали во ВХУТЕМАСе с 1920 по 1930 год. и где они в том же доме, во дворе, жили в одной квартире с поэтом А. Е. Крученых, а по соседству жили в том же дворе Асеев, Лавинские [27] Лавинский Антон Михайлович (1893–1968) — скульптор, архитектор, дизайнер, член объединения ЛЕФ, преподаватель ВХУТЕМАСа. Лавинская Елизавета Андреевна (1901–1950) — художница. , Храковский и многие еще художники и писатели. Во ВХУТЕМАСе у какого-то старичка-сторожа я узнал, что Древины действительно на Чусовой, за Висимо-Уткинском, что ближе всего к Нижнему Тагилу. Более точного этот старичок мне не мог сообщить. И мы решили все-таки ехать на Урал, что называется, «на ура»: и без точного адреса, и без собаки. Молоды мы тогда были и ничего не боялись!

От Свердловска мы попали в Нижний Тагил, откуда была узкоколейка до Висимо-Уткинска. Приехали мы на местный вокзальчик узкоколейки на краю города, скорее похожий на общественную уборную, чем на транспортный пункт. Решил я пойти на почту, чтобы хоть что-то разведать; вхожу — и кого же я там встречаю? Давидыча и Надежду Андреевну, которые пришли, чтобы отправить нам телеграмму с точным адресом! Вот какие бывают чудеса! Пришли мы обратно на «станцию», наши обомлели, а Давидыч говорит: «Ведь это не поезд, а так, „самоварчик“, а к нему привязаны сидячие (то есть вагоны)».

Так вот мы и втюхались в эти «сидячие», а «самоварчик» все-таки запыхтел и повез нас мимо горы Белой по унылому пейзажу с маленькими сосенками на болоте. Но так или иначе, а он довез нас до Висимо-Уткинска, где мы смогли нанять у какого-то Петухова лошадь, а он нам показал молодую кобылку, которую недавно мишка приласкал и ободрал ей заднюю ногу до кости! Это была иллюстрация «воочию» к рассказам Давидыча о здешних медведях, чем он нас занимал, пока мы ехали в «сидячих» с «самоварчиком». Да, с медведями здесь шутить нельзя! Мы ехали в телеге, а Древины верхами, и чем дальше, тем интереснее становился лес: огромные, величественные сосны, лиственницы и пихты, под которыми люди и лошади кажутся маленькими, как на иллюстрациях к Жюлю Верну, но там это эвкалипты, которые не дают тени и не хранят влажность, а здесь и то, и другое в изобилии.

Перевалив «хребет» и пересеча обе Горевые и Большой и Малый Лебедь — это там речки так называются, бурливые, но не глубокие, так что можно их пересекать вброд, — мы в сумерках спустились в пойму Чусовой и прибыли в деревню Усть-Утку, где Древины занимали весь верхний этаж, а мы сняли комнату с отгороженным отсеком в том же доме на первом этаже. Давидыч привез с собой опять того же Чока, и мы ходили либо вчетвером с Чоком, либо с местными лайками. Так что и эта «проблема» как-то разрешилась.

На первых же днях разыгралась медвежья эпопея; медведи здесь по преимуществу «скотинники»: задирают скот, и поэтому для местного населения они бедствие. Тем более понятно желание Древина во что бы то ни стало добыть медведя. Он свел знакомство с местным старожилом и знатоком уральской охоты, Еремеем Кондратьевичем Долматовым. Ерема был малый хитрый, но охотник и знающий, и опытный. До нашего приезда он уже три раза водил Давидыча посидеть на медведя. А делается это там так: на месте, где лежит упáдь, по-местному — задранная медведем корова. Наевшийся досыта медведь обычно не оставляет недоеденное втуне, а, как здесь говорят, «квасит» упадь, то есть зарывает останки и заваливает их листвой, ветошью, ветками и выходит доедать. Здесь-то и строят «лáбаз», помост из жердей, прикрепленный к стволам пихты или сосны лыком, где и караулят приход медведя на заре. Влезают на лабаз прямо с лошади, чтобы не было следа, и натираются пихтой, чтобы отбить человечий дух. Но походы Давидыча с Еремой пока что были безуспешны: медведь не выходил. А с нашим приездом — вдруг повезло. Сперва осторожно вылезла лисичка, но, почуяв медвежий дух, быстро скрылась в кустах; сорвались где-то неподалеку глухари и «залапали» своими могучими крыльями, а ты сиди, коли ждешь медведя, не шолохнувшись, хотя отчаянно жрут комары, а репудина в то время еще не выпускали — единственное средство от комаров! Медведь вышел бесшумно, как кошка, но его сразу наши охотники заметили и сразу стреляли оба, а когда он тяжело повернулся, Давидыч послал ему еще одну пулю, оказавшуюся смертельной, она прошла сквозь кишки и легкие и попала в сердце, а первые две, по черепу, не задели мозга, а прошли наискосок по скулам. А. Д. хотел сейчас же бежать за ним в заросли, но Ерема его удержал: не дай бог, чтобы мишка был еще жив, но тяжело ранен, тогда с ним шутки плохи!

Наутро его обнаружили в кустах: он лежал во мху, и ушки наверх, что значило, что он мертв, а у живого уши прижаты, и тогда близко к нему не подходи! Когда его привезли в деревню, это было всенародное торжество. Пока его обдирали, мы наслышались множество всяких поверий, заклинаний и примет: кто медвежьего сальца просил для приворота сбежавшей жены, кто — чего. А весил он 11 пудов; медведь был крупный и тем более опасный для местных стад. (Вся эта статья была потом мною описана в ненапечатанном рассказе «Мишка», где, конечно, я многое и присочинил, хотя и писал от первого лица, но все, рассказанное мной, там основано и на личных впечатлениях, так как мы с Никольским тоже сидели потом на лабазу, но медведь не вышел.)

Вниз по Чусовой мы спускались на плоскодонке с шестами километра за полтора-два: туда — 10 минут, а обратно — почти два часа по системе старых волжских бурлаков: такое сильное течение. Там, на крутом перегибе Чусовой, был Красный Камень — очень чудесное место; его уже когда-то писал художник П. П. Верещагин [28] Верещагин Петр Петрович (1834 или 1838–1886) — исторический живописец, пейзажист. В Пермской картинной галерее находится его пейзаж «Река Чусовая. Камень „Остряк“» (1870-е годы). , а тут за него взялся Древин, и это получился один из лучших его пейзажей. Я потом его видел на выставке в Москве, здесь на Кузнецком мосту (сейчас передан в Третьяковку).

Там, у Красного Камня, мы ставили перемет на пескарей, а вытаскивали и голавлей, и даже налимов, а на удочку ловили на перекатах хариусов, таких нежных, что приходилось их укладывать в мокрую крапиву, чтобы довезти в целости до дома, но зато уха получалась отменная!