Шон Макбрайд - Зелень. Трава. Благодать.

Я украдкой выглядываю в зал, где стоят скамьи. Пока никого нет, кроме Фрэнни, Сес и Сесилии: они всегда приходят в церковь первыми. Сесилия вся с головой ушла в молитву. После причастия она непременно осеняет себя крестным знамением и принимается горланить гимны. Фальшивит при том безбожно. Большинство других мамаш из нашего квартала делают в точности то же самое. Папаши, напротив: все побаиваются Бородатого Брата, который их просто на дух не переносит, как и они — мессу, и потому предпочитают толпиться при входе до последнего: оттягивать тугие воротнички на выходных рубашках и болтать друг с другом о спорте.

— Йоу, Генри, — кричит мне Сес через весь зал, заметив, что я выглядываю из двери.

Сесилия тут же шикает на нее, чтобы та замолчала. Помахав сестре в ответ, я возвращаюсь в вестибюль, где Гарри по-прежнему стоит в своем стихаре и трясется. Он кивает на бутылку с алтарным вином.

— Пил когда-нибудь эту бодягу до или сразу после мессы? — спрашивает он у меня.

— Не-а, — отвечаю я.

— Я тоже. Крэга Крамера знаешь? Так вот он однажды целую бутылку вылакал перед мессой.

— Да, он ничего, чувак нормальный, — смеюсь я в ответ. — Ты вчера далеко от свалки был?

— Я был в самом центре, — говорит он.

— Так, значит, видел, как их там избивали? — спрашиваю я.

— Да я в двух шагах был, конечно.

— Испугался?

— Нет вроде. Только сегодня страшно стало. А вчера так… смотрел, и все, — говорит он.

— Смотрел, и все? Просто стоял и спокойно смотрел?

— Будь я там сейчас, наверное, не стоял бы столбом, но в тот момент ничего не мог с собой поделать. Все раскрутилось слишком быстро. Не было времени.

— Да что ж ты такое говоришь?! Стоял там, смотрел, будто так и надо. Какого хрена. И даже не попытался никого от них оттащить, не побежал звать на помощь, просто стоял и смотрел! — кричу на него я.

— Спокойно, Генри, — говорит мне Гарри. — Ты сделал то же самое.

— Что? Да хрен там, то же самое, — говорю я уже тише.

— Чувак, успокойся. Ты не виноват. Стоял, не стоял — какая разница, все равно бы от этого ничего не изменилось, — говорит он. — Слушай, давай вообще о чем-нибудь другом. Ты вчера вечером с Грейс целовался?

Меня постепенно перестает трясти, я опускаю руки и улыбаюсь.

— Вижу, что целовался, — продолжает он. — Не иначе сегодня есть неплохой шанс повторить.

— Насчет своих шансов я был уверен еще до того, как мы поцеловались, — говорю ему я.

— У тебя это было в первый раз?

— Да, с Грейс в первый.

— Что, еще с кем-то успел попробовать?

— Нет, это был мой первый в жизни поцелуй с девушкой. Теперь доволен?

— Тяжело было? — спрашивает он.

— Что тяжело было? — переспрашиваю его я. — Ты, бля, вообще сейчас о чем?

— Сам знаешь. Целоваться тяжело было?

— А, не знаю. Не могу сказать. Грейс все сделала сама. На вкус как сигарета.

— Ну и как было? Потрясающе? — спрашивает Гарри.

— He-а, к тому же еще и невкусно, — отвечаю я. — Но я уговорю ее бросить. А то вдруг забеременеет — тогда бросать будет поздно.

— Ты прав, черт возьми, — соглашается Гарри.

Вот мы стоим, два взрослых ублюдка, и обсуждаем беременных телок.

— Генри, посмотри, сколько народу уже собралось?

Я снова выглядываю из двери. За двадцать минут до мессы заведение начинает заполняться народом. Фрэнсис Младший присоединяется к остальным — теперь все Тухи в сборе, кроме Стивена. Сзади у входа стоит Бобби Джеймс в смокинге и помогает рассаживаться старушкам. Он надувает пузырь и машет мне рукой, а сам тем временем тащит за собой полудохлую старушенцию, которая еще вдобавок и лупит его сумочкой по руке за то, что он идет слишком быстро. Грейс пока не видно.

Сес снова кричит мне. Йоу, Генри, мы здесь.

Тухи дружно наклоняются к ней, стараясь заткнуть, и неловко улыбаются соседям. Извините, что вас напугали. Остальные наши дети ведут себя намного лучше. Посмотрите: вон тот служка — это наш сын.

— Уже толпа народу, — отступив от двери, сообщаю я Гарри.

— Черт. Почему я всегда нервничаю перед мессой? — говорит Гарри.

В вестибюль заходит Эйс, жених. Я приятно удивлен состоянием его шевелюры: волосы хорошо расчесаны и уложены гелем. С ним свидетель и еще двое парней: оба стрижены под ежик и от этого смахивают на бульдогов; группу замыкает Бобби Джеймс, не иначе в качестве подружки невесты.

— Генри, Гарри, нате, глотните, — призывает нас Эйс, слишком крепко пожимая нам руки и утирая платком лоб, а его друзья тем временем моментально разыгрывают бутылку алтарного вина. Заходит Бобби Джеймс, но ему достается уже пустая бутылка. У него из-за спины появляется святой отец.

— Прошу прощения, сеньорита Джеймс, не осталось ли в бутылке глотка и для меня тоже? — спрашивает он.

— He-а, уже все вылакали, святой отец, — констатирует Бобби.

— Ну тогда сгоняй, принеси мне еще одну. Не могу же я с пустым баком идти служить мессу. Кто у нас тут жених? Ага, вижу, наверное, вон тот, что свисает со стула, будто словил пулю в живот. А ты что думал — дальше только хуже будет. Дай только срок, поживи подольше в браке. Вот именно поэтому я и пошел в священники. Ага, спасибо, Джеймси. Так, теперь мне двадцать пять баксов за венчание и еще три по столько сверху.

— Вот, падре, держите, — говорит свидетель и протягивает ему пять двадцаток.

— Чувак, ты перепутал, я тебе не падре. Работаю к северу от границы. Слышите? Коротышка заиграл на органе. Это нам сигнал. Надеюсь, подружки невесты на этот раз будут получше. А то в прошлый раз были одни сплошные шалавы малолетние и старые ведьмы, никакой тебе золотой середины. Соберись, сын мой. Не стоит так нервничать. Не успеешь оглянуться, как уже разведен.

— Ну, спасибо, святой отец, — говорит Эйс.

— Да я ж тебе на очке играю, а ты, идиот, ведешься.

— Тьфу.

— Кстати, об очке, — говорит святой отец. — Не знаю, у кого как, а мое скоро в этом наряде изжарится окончательно. Давайте, двигать пора.

Эйс нервно сглатывает. Свидетель поправляет галстук. Выходим в зал. Шоу начинается.

Леди и джентльмены, добро пожаловать в темную пещеру церкви Святого Игнатия, что стоит в самом центре Холмсбурга в солнечной Филадельфии. Итак, все приготовились: скоро начнется служба. Температура снаружи –28 градусов и продолжает повышаться, относительная влажность воздуха значительно превышает норму. Температура внутри –37 градусов, относительная влажность воздуха превышает норму еще больше, тем не менее в аду все равно жарче, а посему просим сбавить тон и не очень-то возмущаться, не сметь никому расстегивать верхние пуговицы. И ну-ка все разом заткнулись. И не вешать носы. А теперь откроем же наши сердца и бумажники. Не забываем склонить головы перед картинами, вон теми, за алтарем, на которых изображены святые Джулиус Ирвинг, Роберт Кларк и Ричард Эшберн. Вот так, хорошо, а теперь возожжем свечу у ног изваяний Христа и Марии, корчащихся в страшных муках на алтаре. Их сердца растерзаны терниями и пылают, словно поминальные свечи, купленные прихожанами по доллару за штуку и поставленные ими здесь в память об усопших.