Леонид Сергеев - Летние сумерки

— Крутится, чтобы ее лучше рассмотрели парни. Терпеть не могу таких, чересчур жизнерадостных. Это от глупости, от эгоизма. Разве можно быть всегда веселым, когда вокруг столько горя. Вон у нас недавно одна молодая женщина умерла, и в мире постоянно где-нибудь идет война и люди умирают от голода.

— Они, здоровые, об этом не думают, — сказала Ирина. — Здоровье есть — что еще нужно для счастья?.. Но знаешь что? Здоровье, внешность — это ведь не их заслуга. Такими они родились, а еще неизвестно, какая у них душа.

Ирина не столько подбадривала подругу, сколько уговаривала себя — что она-то нравственно чище этой воображающей девушки, что будь она такой красивой, она оставалась бы скромной и никогда бы так не показывала себя. Ирина подумала, что она ни разу не была на пляже и между нею и отдыхающими появилась какая-то пленка; с каждой минутой эта пленка становилась плотнее, размывая и пляж и людей; смахнув слезы, она прошептала:

— Как жаль, что в жизни есть непоправимые вещи.

Галя швырнула сигарету.

— Не могу выходить на улицу! Вчера посмотрела по телевизору фигурное катание и не могла уснуть… Жить совсем невмоготу. И дома тоска, и на улицу хоть не выходи, — она вцепилась в рейки забора и ее плечи задергались.

По вечерам подруги перезванивались и говорили о делах в училище, обсуждали просмотренный фильм, прочитанные книги — эти вечерние разговоры были важной частью их общения, и длились они намного дольше, чем их прогулки. Во время прогулок они быстро уставали и часто присаживались на скамью отдыхать, а по телефону можно было говорить и лежа на тахте. К тому же с глазу на глаз они избегали говорить о том, что особенно волновало обеих — о любви, ведь такой разговор мог повести за собой и раскрытие собственной тайны — мечты о загадочном чувстве. Каждая из подруг надеялась на это чудо, но признаться в этом было бы непозволительной смелостью; при встрече между ними как бы существовал негласный договор о запретности опасной темы, но по телефону, не видя собеседницу, то одна то другая забывалась и начинала подробно пересказывать какую-нибудь прочитанную или услышанную романтическую историю.

И все же Ирина больше любила прогулки; общительная от природы она плохо переносила одиночество, а на улице, наблюдая за другими людьми, чувствовала и себя причастной к их судьбам, чужие радости и горести становились ей близкими и понятными.

А во сне она видела себя на пляже — у нее была красивая фигура — не идеальная, просто красивая, без изъянов, на нее засматривались парни, но она держалась очень скромно — сидела на лавке в тени под деревьями и читала книгу, а время от времени подходила к воде, перебирала ракушки и камушки, и плавала в теплой, сверкающей на солнце, воде.

Однажды, когда подруги сидели в сквере, к ним подошли два парня и мимоходом, играючи, пригласили в клуб на танцы. Ирина сразу поняла, что парни ничего не замечают, и смущенно молчала, но Галя подумала, что это новый способ издевательства и стала ухажерам грубить, только вдруг увидела, как один из парней сосредоточенно замер, уставившись на стоящие за скамьей палки, а потом толкнул приятеля плечом и скосил глаза, давая понять, что пора уходить. Его приятель не понял намека и упорно продолжал уговаривать девушек, особенно Ирину — даже положил свою руку на ее ладонь.

— Пойдемте! Там самый крепкий в Москве кофе и самые большие пирожные!

Ирина густо покраснела и покачала головой. Тогда парень устало отмахнулся:

— Хорошо! Скажите ваш телефон. Я вас приглашу куда-нибудь еще, — достал записную книжку, и растерявшаяся Ирина неожиданно для самой себя, проговорила номер.

— Вот еще! Очень надо! — скривила губы Галя, когда парни отошли. — Всякие еще пристают… Думаешь, он позвонит? Жди, как же! — и глубоко вздохнула. — Мы, как говорится, люди с ограниченными возможностями.

Он действительно не позвонил, хотя несколько вечеров Ирина ждала звонка. Она никогда, ни за что не пошла бы на свидание, но ей хотелось, чтобы он позвонил, хотелось поговорить с ним по телефону, ведь ей еще ни разу не звонил молодой человек.

После окончания училища Ирину с Галей направили работать в оранжерею на Щелковском шоссе. Оранжерея представляла собой огороженный цветник, теплицу с застекленной крышей, контору с кабинетом начальника и комнатой для мастера и бригадира, а также раздевалкой для работниц и котельной, где обитали электрик и плотник.

Начальником оранжереи была Антонина Ивановна, суетливая женщина, которая постоянно вводила вздорные новшества вроде того, чтобы раз в неделю посылать в Мосзеленстрой дарственные букеты, как напоминание о процветании оранжереи; беспрерывно кричала, что «на работе себя не жалеет», и того же требовала от подчиненных. Девушки цветочницы отмалчивались, но меж собой шушукались, что «их Антонина обижена жизнью — ее муж погуливает, а она срывает злость на нас».

Антонина Ивановна с невероятной готовностью всем все обещала, принимала заказы на оформление всех залов и собраний, но ее подводили скоропалительность выводов и неряшливость записей, а попросту — небрежное отношение к людям; только своих непосредственных шефов — работников Исполкома — начальница не забывала никогда: в приемной, в зале, в коридорах Исполкома всегда стояли живые цветы, и каждый сотрудник всесильного ведомства в свой день рождения получал цветочную корзину.

По телефону Антонина Ивановна расписывала свое заведение как оазис опрятности и порядка на фоне общей бесхозяйственности в районе. Кто слышал ее хвалебные фантазии, тем казалось, что в оранжерее цветут буйные сады, круглогодичное пиршество красок, а сотрудники имеют неисчерпаемые возможности. На самом деле работниц окружали обшарпанные стены, стеклянная крыша теплицы в дождь протекала и девушки работали под зонтами; леек не было, и растения поливали из шлангов, размывая и снова присыпая корни, не хватало удобрений и химикатов.

Ирина с Галей начали работать осенью, когда котельную ремонтировали и в оранжерее стоял такой холод, что девушки мерзли даже в телогрейках, а сама Антонина Ивановна сидела в кабинете, обложенная грелками. Но каково было цветам? В первый же месяц погибли фиалки, затем котельную починили, под полом теплицы забулькала горячая вода, но на цветах появился белый налет, грибковое заболевание — мучнистая роса. Цветы следовало опрыскивать серой, которую Антонина Ивановна давно обещала достать и даже планировала «наладить творческое сотрудничество» с каким-то химзаводом, но ее затянувшееся обещание стоило гибели еще сотням цветов. Своей взбалмошностью и бессмысленными планами начальница отпугивала от себя всех сотрудников. Тем не менее, временами ее лихорадочная деятельность все же приносила кое-какие плоды. Так в лесопарковом хозяйстве она выбила грузовик питательного торфа, от которого грунт становился рыхлым и мягким; в другой раз взялась озеленять газоны мясокомбината в обмен на несколько мешков удобрения — костной муки. Дирекция мясокомбината требовала озеленения без всяких условий, ссылаясь на решение управления благоустройства, но Антонина Ивановна намекнула на свою близость к Исполкому, и дирекция стала сговорчивей. К подобной «демонстрации силы» начальница прибегала не раз, как бы про запас на будущие услуги — это касалось всех предприятий в районе, даже тех, которые не нуждались в озеленении.