Леонид Сергеев - Летние сумерки

Мой друг настолько изменился, что некоторое время я открыто разглядывал его. Он весь высох, ссутулился, на изможденном, в сетке морщин, лице зиял перекошенный беззубый рот, но больше всего поражал его отсутствующий остекленелый взгляд.

— Пойдем, опаздываем, — запинаясь произнес Володя, повернулся и, стуча палкой, еле переставляя ноги, двинул к выходу. Я пошел за ним.

— А я перенес два инсульта, — бурчал Володя полуобернувшись. — Уже приготовился к худшему. Завещание написал, привел в порядок архив, записал свой голос на магнитофон…

Вторая встреча произошла не наяву, а во сне. Ни с того ни с сего мне приснилась приятельница, с которой я встречался лет двадцать пять-тридцать назад.

Ее звали Анна. У нас были чистые, ничем не замутненные, товарищеские отношения, которые никогда не отклонялись в романтическую сторону и потому мы долго оставались хорошими друзьями. Я звал ее «моя подружка».

Мы познакомились в археологической экспедиции под Анапой, куда я поехал по совету приятелей «чтобы совместить отдых у моря с полезным трудом». Мы жили в финских домиках, днем занимались раскопками древнегреческого города, купались, готовили обед на таганке, по вечерам пели под гитару — у нас была крепко спаянная компания, где открытость и искренность считались нормой…

Позднее мы часто встречались в Москве, ходили в творческие дома на просмотры фильмов, вместе отмечали праздники, а если и не виделись какое-то время, то перезванивались, передавали друг другу приветы через общих знакомых.

Надо сказать, Анна обладала огромным природным талантом: была честной, порядочной, отзывчивой — короче, хорошим человеком во всех отношениях. Но, как это бывает, ей не везло в личной жизни.

— Для удачной семейной жизни надо, чтобы у людей был одинаковый уровень развития, одинаковые взгляды и интересы, совместимые характеры, а это встречается редко, — говорила она.

За время пока мы общались с Анной, у нее все же было два романа, но оба проистекали и закончились как-то по-дурацки. И вдруг ее влюбил в себя мой знакомый, гуляка и бабник. Он зашел слишком далеко — говорил ей о свадьбе, обсуждал, где они будут жить. Я твердо знал, что он проведет с ней от силы месяц и бросит. Он сам мне это говорил, нахально и цинично:

— Покручу с ней немного, потом придумаю вескую причину и отвалю.

А Анна совсем потеряла голову и прямо-таки порхала, светилась счастьем.

— Кажется, мы очень подходим друг другу, — радостно сообщала мне.

Но все-таки однажды спросила:

— Скажи честно, он любит меня или нет? Вы друзья, ты знаешь его давно!

Я очутился в сложном положении: предавать его или нанести ей душевную травму?! Я начал что-то мямлить, в том смысле, что он не друг, а просто давний знакомый… Потом все же собрался с духом и сказал что «не любит». А через неделю они поженились и оба возненавидели меня.

Больше мы не встречались и не перезванивались и наши общие знакомые ничего не говорили об Анне. И вдруг этот сон.

Я увидел нас с Анной молодыми, как в прежние времена… На каком-то сборище изрядно выпили и я неожиданно, на удивление самому себе, разглядел в Анне не только хорошую приятельницу, но и прекрасную женщину, с длинными распущенными волосами, красивой грудью и красивыми ногами, и красивым голосом — мягким, плывучим, немного вибрирующим — в нем слышалась душевная теплота, чистосердечие; ее голос нельзя было спутать ни с каким другим. Я прямо обалдел от необыкновенности моей давней «подружки» и злился на себя за это запоздалое открытие ее как женщины. И Анна вдруг дала понять, что я не безразличен ей как мужчина. Больше того, она пригласила меня танцевать и в танце прижалась ко мне всем телом, и жарким шепотом проговорила:

— Ты меня совсем не знаешь. Я создана не для дружбы, а для любви… Я смертельно люблю секс и хочу тебя прямо сейчас…

В общем, мы страшно возбудились и решили уединиться. Вначале забежали в какую-то темную комнату, уставленную цветами в горшках и вазах, только начали жадно целоваться, влетает какая-то развеселая компания — зажигают свет, увидев нас хихикают, прыскают, заливаются смехом… Мы ринулись в соседнюю полутемную комнату, спрятались за какой-то ширмой, но тут же развеселая компания вновь разыскала нас — их смех переходит в надрывный хохот. Смотрю на Анну — на ее лице слезы, смущенная улыбка. Наконец, мы закрылись в ванной, стали сбрасывать одежду — вдруг стук в дверь. Я не выдержал, вышел — с хохочущей компанией уже истерика. Каким-то непонятным образом мне удалось разогнать ораву, но вернувшись к Анне, я увидел — она неподвижно лежит на дне переполненной ванны, а ее длинные волосы, как водоросли, развеваются на поверхности воды.

«С чего бы этот абсурдный сон?» — подумал я проснувшись, и вдруг почувствовал — мне сильно хочется встретиться с Анной; встретиться, чтобы просто поговорить, узнать, как сложилась ее жизнь. «Ну не глупо ли столько лет не видеться, ведь мы были друзьями, разве можно то хорошее зачеркнуть навсегда, — размышлял я. — Неужели за давностью лет нельзя забыть все обиды? Что теперь-то нам делить, считаться, кто прав кто виноват?!» Два дня я пытался найти ее телефон через общих знакомых, а когда нашел и позвонил, услышал хриплый мужской голос:

— У нас несчастье. Анна два дня как умерла.

Зимой станция Займище становится невидимкой: поезд пронесется, пассажиры ее и не заметят, разве только два-три окна, еле выглядывающие из-за сугробов. Без лыж в Займищах и шага не ступишь — сразу утонешь по пояс. На лыжах мужчины ходят в Юдино на работу, женщины — в васильевский сельмаг, ученики старших классов — в юдинскую школу (в Займищах только начальная). И почтальон, и врач приходят в Займище на лыжах.

Первое время для Кати ходьба на лыжах была сплошным мученьем — ее обгоняли даже шкеты, которые и ходить-то недавно научились, но к середине зимы она освоилась на лыжне и местные присвоили ей звание «лыжницы юношеского разряда».

Учительствовать в займищевскую школу Катю направили после окончания Казанского пединститута. Школа представляет собой большую избу с двумя трубами — в классах стоят печки; их топит дед Архип, он же дает звонок на урок и с урока. Около печек в классах находятся раздевалки и лыжные стойки для ребят из Васильево, которые приходят в школу на лыжах. Что Катю больше всего удивляет — васильевские ребята никогда на занятия не опаздывают, а свои, которые живут под боком, частенько приходят в класс после звонка. Особенно сорванец Коля Попов; этот четвероклассник не только постоянно опаздывает на занятия, но и во время уроков выкидывает разные номера. Как-то явился в класс, весь увешенный маленькими лампочками: одну повесил за ухо, другую на руку, третью на шею и, когда Катя вызвала его к доске, замкнул в кармане батарейку и весь зажегся, как новогодняя елка. Ребята ценят таланты Попова, и на переменах за ним таскается ватага почитателей. Учится Попов неплохо, но своими проделками доставляет Кате немало хлопот — ведь на уроке ребята постоянно ждут его выходок.