Леонид Сергеев - Летние сумерки

На второй день пути мы с Челкашом догнали пластмассовую лодку. В ней сидели старичок со старушкой; оба неторопливо гребли. Метров за триста до этой лодки Челкаш вдруг вскочил, стал принюхиваться, бурчать. Тут же в лодке старичков поднялся здоровенный дог и залился басистым лаем. Поравнявшись, я поздоровался. Старички вежливо ответили и как-то извинительно объяснили свою тихоходность «созерцанием красот». И они, и я перестали грести, и некоторое время наши лодки течение несло рядом.

Старички оказались пенсионерами из Минска. Бывшие учителя, они решили посетить места, где в молодости познакомились.

— Я работал в одной сельской школе, она — в другой. Встречались на полпути, между деревень, — с улыбкой рассказывал старичок.

Охваченная романтическими воспоминаниями, старушка улыбалась, кивала, дополняла рассказ существенными подробностями — какие полевые цветы и яблоки приносил ее ухажер на свидания.

Сколько перевидал я туристов! Некоторые плывут на двухэтажных плотах, и их песни слышны на десятки километров окрест. Другие бесшумно скользят по воде в какой-нибудь изящной байдарке и на громкие приветствия попутчиков отвечают только легким кивком. Вечером того же дня мы увидели гигантскую надувную лодку, в которой находилось несколько семей, в том числе трехгодовалые дети. Юные путешественники плыли с игрушками, но уже показывали чудеса героизма: случалось вставали на борт лодки с радостными криками, делая вид, что бросаются в воду. На них были спасательные жилеты, но, конечно, после таких номеров матери шлепали отпрысков, а то и безжалостно привязывали их веревками к мачтам. На реке насмотришься таких плавсредств, такой экипировки, понаблюдаешь такие сценки — вроде побывал в театре!

На следующий день в полдень мы подошли к деревне Угольщино. Дома окружали бесчисленные огороды; земли там были не скудные, и от буйной зелени заборы прямо-таки потрескивали.

Оставив лодку в камышах, мы с Челкашом пошли в магазин — пополнить запасы продовольствия.

Наверняка жители деревни повидали немало туристов, но все равно на нас с Челкашом глазели из палисадников и окон — ясное дело, в размеренной деревенской жизни появление нового человека — событие. Меня встречали с радушной учтивостью — подробно объясняли, где магазин, когда он работает и что в нем есть.

Челкаша местные низкорослые собаки облаивали без всякой учтивости, но с некоторым недоумением, с ленцой — видимо, псы никогда не видели чужаков столь внушительных размеров. Челкаш делал вид, что не замечает собратьев, но на всякий случай искоса посматривал по сторонам — как бы кто не подкрался и не цапнул его сзади.

На ночлег мы встали пораньше, как только по левому берегу потянулись прямоствольные сосны, и с реки я заметил оборудованную стоянку с настилом сена для палатки и сушняком для костра.

Разбив на поляне лагерь, мы прошлись по лесу вдоль реки, и я насобирал целый котелок грибов: плотных, увесистых белых, чистых маховиков и лисичек, разноцветных сыроежек. Лес был наполнен запахами земляники, медуницы и хвои. Дышалось необыкновенно легко. Я заметил, что совершенно перестал кашлять. В городе по утрам не мог откашляться, и прострелы замучили, а здесь за два дня все как рукой сняло.

Ну а Челкаш и вовсе был счастлив — столько свободы после городского двора! И сколько новых впечатлений! Он носился от дерева к дереву, подкидывал ветки, «метил» кусты и пни — все, мол, наше, хозяина и мое — он был готов остаться в этих местах навсегда. За два дня мой лохматый друг помолодел, вместо степенности в его поведении появилась какая-то дурашливая беспечность.

Суп из грибов получился наваристый, пахучий, но, принюхиваясь к нему, Челкаш все-таки многозначительно посматривал на меня, намекая, что не мешало бы в котелок добавить тушенки. Это я и сделал, поскольку у нас вкус одинаковый.

Перед сном мы сделали небольшой заплыв по течению и потом, возвращаясь назад, шли по прохладному песку среди цепочек птичьих следов, ракушечника и мелких камней, отполированных водой. А по правому берегу, вровень с нами, скакали аисты — наша постоянная стража — на фоне малинового диска заходящего солнца они выглядели особенно впечатляюще.

На этот раз спали «валетом» — так решил Челкаш, чтобы, после нашего заплыва, лучше просохла и не свалялась его шерсть, он всегда тщательно следит за своим внешним видом.

Следующий день тоже был жарким. В полдень мы остановились у деревни Ядреная слобода, где Друть пересекала автомобильная трасса. Мы решили передохнуть у моста в тени деревьев. Искупались, легли на песчаную отмель и долго бездумно смотрели на фермы моста, по которым проходили грузовики и легковушки. Невдалеке на пружинящих дощатых настилах раскачивались дети, чуть дальше, среди застоялых бочагов неторопливо, с достоинством вышагивали гуси. Еще дальше, за мостом, река разливалась по равнине, и там виднелось множество островов с цветущим камышом.

Из-за поворота реки появилась байдарка, и к нам причалили трое парней туристов. Челкаш вскочил и отчаянно завилял хвостом, приветствуя пришельцев. Парни оказались студентами из Смоленска; без всяких предварительных условностей они сразу ввели меня в курс своих отношений.

— Я им давно говорил, надо распределить должности, — неистово жестикулируя, сказал высокий бородач. — Я казначей, этот — завхоз, тот — матрос. Но разве с этими извергами сэкономишь деньги! Как деревня — давай раскошеливайся на наливку. Последний раз проявляю слабость, а на будущее все должности забираю себе.

Бородач с одним из приятелей отправился в магазин, а третий их спутник, волосатый толстяк, плюхнулся в воду и, показывая высший класс плавания, дал по реке круг стилем «дельфин». Потом вылез, сделал несколько гимнастических упражнений и подсел к нам.

— Друзья у меня что надо! — начал он, пошлепывая Челкаша по загривку. — В одном месте заметили, что по берегу тянется бахча с тыквами, так у них глаза разгорелись. Заговорщически переглянулись, ха-ха! Я их сразу раскусил… «Ладно! — сказал. — Таскайте. А я буду стоять на стреме…». А потом, когда мы отгребали от берега, я вдруг заметил сторожа с ружьем. Старикан такой, маленький, щуплый. Смотрит на нас и смеется. Меня холодный пот прошиб. А эти, мои дружки, одеревенели. «Чего ж он не стреляет?» — говорят. А я сразу сообразил. Разрезал пару тыкв, а они — незрелые, ха-ха!

Вернулись товарищи толстяка, уложили продукты в лодку; на прощание решили нас с Челкашом сфотографировать. Мой пес приосанился и растянул пасть в улыбке — он ужасно любит фотографироваться.

Байдарка студентов удалилась, а мы с Челкашом загрустили. Эти веселые парни, их въедливая симпатия друг к другу напомнили мне наши прежние путешествия большой компанией, когда подобные дурацкие шуточки моих друзей снимали напряжение, помогали легче переносить тяготы походной жизни; мне показалось даже, что наше подтрунивание носило более утонченный характер.