Леонид Сергеев - Вперед, безумцы!

После работы ее всегда встречали поклонники, которых она тоже часто меняла; поклонники избаловали ее вниманием, она слишком любила себя и у нее не было времени любить других; от нее и на работе исходил холодный псевдосветский снобизм. Она не была красавицей — в ее фигуре проглядывала какая-то угловатость, а крупные, броские черты лица говорили о далеко не мягком характере, и выглядела она неестественно, как залакированная кукла — точно на нее наложен глянец. Она и ходила как-то изломанно, неистово крутя бедрами; ее возбуждающая походка выдавала сексуальную и самоуверенную натуру — она шла по жизни широко, размашисто, свободно передвигаясь в любой среде. Именно это и нравилось Андрею больше всего — его, безвольного, тянуло к сильным личностям. Он влюбился в Аудру, ни разу не поговорив с ней, только наблюдая за ней, и мучился и страдал от того, что она не замечает его.

А по ночам ему снился их роман, и временами в полузамутненном сознании мелькало — это всего лишь мираж, обман — но так хотелось продлить сон, пережить счастливую концовку. Андрей догадывался — его мучает болезнь, от которой нет лекарств.

Однажды он все-таки подошел к Аудре, когда она перед зеркалом в холле надевала ярко-красный берет и прямо-таки огненный плащ. Стараясь быть веселым, Андрей проговорил заранее приготовленную фразу:

— Красная шапочка, сейчас вас съем.

Она повернулась, осмотрела Андрея с ног до головы, хмыкнула и грубовато ответила:

— Подавитесь. Я костлявая. О, щекотливые нюансы, я валяюсь!

— Я давно вас заметил… Я вас провожу. Где вы живете?

— В вашей душе! — не оборачиваясь, она заспешила к автобусу.

На следующий день Андрей специально перенес свое дежурство с тем, чтобы освободить вечер, и, дождавшись Аудру, выдавил еще одну заготовленную шутку:

— Вы, в самом деле, живете в моей душе, и сегодня моя душа приглашает вас в кафе.

Аудра засмеялась.

— Это звучит сексуально. С вами не соскучишься. О, щекотливые нюансы! Но я сегодня занята и вообще устала, и спешу. — Заметив, что Андрей сник, произнесла: — Не думайте, ничего такого. Не страсти, а страстишки. Я должна встретиться с подругой, — и дальше, более расширительно, с авансом на встречу: — Возможно позднее. В каком кафе вы будете?

Андрей назвал близлежащее.

— Хорошо, я приду. Но поздно. Ждите.

Она пришла с подругой, тоже медсестрой, полной девицей с выпученными глазами — ее Андрей сразу прозвал «Лягушкой».

Медсестры попросили Андрея заказать вино и начали болтать о том, что в городе идет компания против длинных юбок и широких брюк и что в смысле одежды надо быть начеку… Обсудили какую-то девицу, наряды которой их раздражали, затем переключились на поклонников: «Лягушка» рассказала про старого соблазнителя, который ее «заманивает курочкой» — «Приезжай, я курочку купил, а как сварить супчик не знаю». Аудра, не стесняясь Андрея, а скорее — для того, чтобы подогреть его ревность, поведала о женатом художнике любовнике:

— Я для него просто цивильная модель… Нет, конечно, больше, чем модель… Но я ему нужна, чтобы с кем-то обсудить его семейные делишки. Щекотливые нюансы! Взбеситься можно!

Из этой говорильни Андрей заключил, что интересы медсестер сводятся к погоне за удовольствиями — шмотки, вино, поклонники — или, в зависимости от настроения, — это идет в другом порядке. И все же раза два Аудра вскользь упомянула об Эстонии, об архитектуре городов — в расчете на уши Андрея — из чего он заключил — у нее есть вторая, какая-то интересная жизнь. Ему захотелось побыть с Аудрой наедине, но и на следующее свидание она пришла с «Лягушкой». В тот вечер, проводив Аудру до дома, Андрей сказал:

— Приходите завтра одна, мне нужно с вами поговорить.

— Разве моя подруга вам мешает? Она такая цивильная, умная.

— Мне нужно с вами серьезно поговорить, — повторил Андрей.

— Вы меня озадачили. Ну хорошо, если вы так настаиваете, — с рассчитанной небрежностью Аудра пожала плечами.

Они просидели в кафе до закрытия. Андрей рассказал о себе все, в том числе и, с невероятной откровенностью, что еще не встречался с девушками, чем вызвал у блудницы медсестры неподдельный интерес. В заключение, ошалев от вина, Андрей схватил Аудру за руку и, без всяких объяснений, предложил переехать к нему.

— Вы живете слишком далеко, — трезво и чрезмерно практично заявила медсестра. — Я предпочитаю жить у себя. Я живу в двух шагах от работы… И потом, это не очень банально, нам заниматься любовью? А нам это понравится? Любопытный поворот судьбы, я валяюсь!..

Она тоже рассказала о себе: вначале, что уже дважды побывала замужем, потом — что в ее жизни был всего один мужчина и в конце концов договорилась до того, что объявила себя девственницей.

После кафе они пошли к ней. Открывая дверь, Аудра приложила палец к губам:

— Тихо! Моя соседка ворчит, когда ко мне кто-то приходит.

Андрей ушел от нее под утро; прощаясь, Аудра прошептала:

— Если б ты жил без собаки, я взяла б тебя к себе… Но там посмотрим…

На другой день она сама подошла к Андрею и, облизывая губы и пощелкивая пальцами, объявила, что он может к ней переехать, но предупредила, что вряд ли они смогут «ужиться», поскольку у нее «неуживчивый характер и вообще все быстро надоедает», и поставила два условия: «чтобы собака в комнату не заходила и спала на коврике в коридоре», и чтобы Андрей бросил курить, так как у нее «от дыма щемит сердце»; она сразу обозначила их отношения — как временные.

В комнате Аудры поражала стерильная чистота, все вещи лежали на точно выверенных местах; на тахте — кружевная кипа накидок, на подзеркальнике — с громоподобным блеском батарея флаконов; на стенах — фотографии самой медсестры в разных позах. Дома Аудра ходила в полупрозрачной одежде белого цвета (целомудренного цвета!).

Чемодан Андрея Аудра сразу задвинула под тахту, а для его книг отвела часть подоконника; затем протянула Андрею мыло с мочалкой и попросила «как следует вымыть собаку».

Соседкой Аудры была одинокая пенсионерка; появление новых жильцов она встретила неожиданно приветливо, а после того, как Андрей починил полку на кухне — чему сам удивился, — прямо сказала:

— Наконец-то в нашей квартире появился положительный мужчина. И Гипо симпатяга, сразу видно — добрый. Мы с ним поладим, тем более, что мы одного возраста. Я буду его выгуливать.

Дог почувствовал добросердечие старухи и с первых же дней привязался к ней, но Аудры сторонился — замечая ее властный взгляд, смущался, отворачивался — никак не мог понять, в чем перед ней провинился, почему она не говорит с ним, не гладит, не пускает в комнату; от нее только и слышалось:

— Не крутись! На место! Лежать!