Леонид Сергеев - Вперед, безумцы!

Утром в Виннице, помятые и продрогшие, мы вывалились из вагона, доковыляли до привокзального сквера и долго отплевывались и растирали ушибы под изумленные взгляды отдыхающих пассажиров. День начинался солнечный и жаркий, на окнах радостно играли блики — наконец-то мы почувствовали климатическую особенность южных областей.

Неунывающий Сашка первым пришел в себя и убедительно доказал — достаточно пошевелить мозгами и все получится: пока я ходил за водой, он сделал несколько набросков пассажиров — просто и без затей — ясное дело, в надежде на солидное вознаграждение… Его шаржированные рисунки имели успех, и вскоре нас окружила толпа хохочущих зевак. Надо сказать, у Сашки была поразительная способность, редкий дар: умение обнажить и зафиксировать тайное в людях. И все это он делал с продуманным вкусом. В его работах ничего не было случайного, они — безупречны, честное слово.

Сашкин порыв я воспринял как направляющий толчок к действию и тоже взялся за карандаш, но по причине чрезмерного старания и волнения (все-таки впервые рисовал для заработка) был скован и потому портреты получились так себе. На мои «правильные» рисунки обратили внимание только пожилая пара — их даже прошибла слеза — и девчушка, которая сказала, что я рисую «очень похоже».

Все свои творения мы тут же подписывали и щедро раздаривали. В благодарность Сашку угостили лимонадом (всего-то!), а мне пожилая пара презентовала целых три рубля, да еще девчушка протянула конфету. Вот такой неожиданный поворот! Сашка думал, что я возгоржусь и уже настроился отпустить колкости (он рассматривал меня как неисчерпаемый источник для шуток), но я не доставил ему этого удовольствия и продолжал держаться в скромных пределах. И все же он уколол меня. Как бы издали:

— Вот я все думаю: публика принимает лишь то, что ей близко и понятно, а поскольку у большинства людей вкусик того! — можно сделать вывод: то, что популярно — невысокого уровня, а часто банально и пошло. Возьми эстрадные песенки, любовные стишки, детективы… Впрочем, возможно, я не прав. Может, как раз все наоборот. Ладно, пошли потихоньку.

В неплохом расположении духа (настроение было на семьдесят процентов) мы вышли на шоссе и поймали видавший виды грузовик в сторону Кишинева.

К сожалению, грузовик был крытый и мы не видели местности, по которой проезжали (с ураганной скоростью), только слышали, как свистел встречный ветер и хлопал брезент, зато когда шофер остановился в городке Сороки и мы выбрались наружу, в глаза ударила лавина света и лицо обжег горячий сладкий воздух. Перед нами стояли белые мазанки и деревья, ломящиеся от фруктов, чуть дальше виднелись пирамидальные тополя с серебристой листвой, садовые плетни, дымящееся поле, за ним сверкал рябью Днестр — молдавский пейзаж блистал неописуемой красотой.

— Дальше я сворачиваю туда, — шофер кивнул в сторону на ухабистую дорогу, напоминавшую танкодром. — А вам туда, — он показал на тянувшееся по равнине и уходящее в холмы асфальтированное полотно.

— Глупо нестись вслепую по таким роскошным местам, — заявил Сашка, когда грузовик исчез в облаке пыли. — Какой смысл? Да и погодка блеск. Давай-ка для разминки потопаем по шоссе и будем голосовать только открытому транспорту, чтобы был обзор. А на ночлег остановимся, когда стемнеет и подвернется уютное местечко. Как тебе такое предложение?

Я кивнул и заметил, что не кто иной, как он, Сашка, с самого начала задал бешеный темп нашему путешествию, и вообще сразу решил главенствовать, хапнул себе высшую непререкаемую власть — с какой стати?

— Ладно, притормозим, — примирительно улыбнулся Сашка. — Только перед дорогой не мешает подзаправиться, набрать дополнительной мощности, двигательной тяги. Я, понимаешь ли, супчик люблю.

Скинув куртки и запихнув их в рюкзак, мы направились по петляющей улице на поиски столовой. Какая-то цветущая, розовощекая женщина в сарафане на ломаном языке начала объяснять, где находится ресторан, но мы сразу перебили ее, объяснив, что нас вполне устроило бы и более скромное заведение. Таких заведений в Сороках оказалось три: стоячка при автостанции, пирожковая на рынке и столовая где-то на окраине. К окраине мы и направились.

В столовой первым делом зашли в туалет и отмылись от пыли и железнодорожной копоти; после этой гигиенической процедуры, дотошно изучили меню и, наконец, широко погуляли на все три рубля (взяли острые, взрывоопасные блюда), причем в середине трапезы ни с того ни с сего захотелось выпить. Точно могу сказать: в то время ни Сашка, ни я еще алкоголем сильно не увлекались, но неожиданно мой друг вздохнул:

— Эх, сейчас бы сухого вина! Предпочтительно холодненького. Это была бы сверхкрасота в области молдавской красоты.

А я внезапно настроился на стакан портвейна. К счастью, трех рублей хватило для наших желаний; к огорчению, после первого стакана наши желания усложнились — захотелось выпить по второму. Тем не менее, довольные, если не всем, то многим на свете, мы вышли на раскаленное шоссе. На указателе стояло: «До Кишинева 170 км».

— Чепуха. За четыре дня легкой трусцой дойдем, — радостно объявил Сашка и стал насвистывать что-то веселенькое. — А ты заметил, — вдруг он прервался, — здесь более культурное жилье. Почти не видно свалок и пьяные не валяются на улицах. Чувствуется близость Запада.

Я ничего этого не заметил — разговаривал со Своей Девушкой (а этому всегда уделял серьезное внимание). Мы с ней расставляли мебель в нашей обители; с легкой непринужденностью она порхала по комнате в свободном летящем платье. Кстати, во всех этих сценах я был не какой-то никому не известный малевальщик, а довольно известный мастер. И вполне обеспеченный, и щедрый (не прожигатель жизни, пускающий деньги на ветер, а именно щедрый). И разумеется, я был супермен, конкретный в словах, твердый в решениях и так далее…

Температура непрерывно росла, воздух продолжал накаляться, время от времени перед глазами плыли красные круги, так что мы топали медленно, каждые полчаса сбавляя обороты. Вдоль дороги то и дело попадались яблони и сливы. Около первых деревьев мы задерживались и с комическим усердием ели перезревшие сочные плоды, и собирали их в рюкзак, но когда набили его под завязку, а во рту появилась оскомина, стали останавливаться реже, только если попадалось какое-нибудь необыкновенное дерево (в смысле — богатое крупными плодами), тогда собирали некоторое количество яблок. Местные жители, проходившие мимо, смотрели на нас, как на изголодавшихся дикарей, но улыбались и кивали, как бы поощряя наши старания.

Изредка нас обгоняли легковушки — в них частники спешили к морю; сидели в салонах гордые, прямо упиваясь собственным всемогуществом. Этих пижонов мы не удостаивали вниманием. А грузовиков не было; один прокатил, но его кузов был забит до отказа грузом, а в кабине сидели попутчики. Вернее, попутчицы. Всезнающий Сашка объяснил, что транзитные шоферы — народ ушлый, знают, кого сажать к себе. Что толку от таких, как мы, а с симпатичной попутчицей и в дороге радостней, и можно напроситься на чаек, и прочее. Сашка все настойчивей натаскивал меня, все больше осваивался в роли просветителя (считал меня полным профаном, хотя отлично знал, что я отслужил в армии и уже не один год пробивался в Москве, то есть всего хлебнул немало).