Сьюзен Баркер - Сайонара

– Вам понравится на Гуаме, там достаточно солнца, чтобы вы позабыли все свои печали…

Я отодвинула мороженое, надеясь, что когда-нибудь смогу привыкнуть к жизни в невинном мире, где солнечные лучи – чудесная панацея от всех печалей.

Я тупо смотрела в телеэкран. Передавали новости: обычные телевизионные картинки мелькали передо мной, не задерживаясь на экране больше нескольких секунд: однообразные серые пиджаки парламентариев, брюхо кита, тайфун на Окинаве, фоторобот бразильца, совершившего вооруженное ограбление. Звук был приглушен, поэтому я почти ничего не слышала и не понимала. Внезапно изображение гигантского краба привлекло мое внимание. Я знала этого краба – он устрашающе махал клешнями в одном ресторане в Синсай-баси. Под механическим крабом репортер что-то вещал в микрофон. Камера показала панораму района развлечений: безжизненного и грязного при дневном свете. Я глотнула кофе и стала смотреть, как шевелятся губы репортера, который с чувством собственной значимости произносил заранее заготовленную речь.

На экране появилось знакомое лицо. Наверное, какой-нибудь актер, впрочем, он казался таким измученным и неадекватным, что вряд ли привлек бы внимание самого последнего импресарио. Актер выглядел испуганным, пребывание перед камерой явно причиняло ему неудобства. Только когда на экране снова возникло лицо репортера, я осознала, кто этот изможденный парень. Я оглянулась, чтобы проверить, неужели никто, подобно мне, не оцепенел от удивления? Затем устремилась к телевизору и принялась давить на все кнопки, пытаясь увеличить звук. Никакой это не актер! Это же Ватанабе!

После моих манипуляций картинка позеленела и вытянулась по горизонтали. Камера показывала мост через Йодогаву. Праздные прохожие, делающие воскресные покупки, размахивали глянцевыми пакетами, болтали по мобильникам или смущенно таращились в камеру. Бритый монах пел псалмы, собирая пожертвования. Раздался голос репортера:…ля-ля-ля… Синсай-баси. Я коснулась экрана, на котором катились мутные воды Йодогавы. Словно от прикосновения моих пальцев картинка мигнула и на экране появилась комната, наполненная людьми, которые крутили педали велотренажеров.

– Вы в порядке?

Рядом со мной, ковыряя в ухе шариковой ручкой возник официант. Другой рукой он держал блокнот, весь исписанный каракулями. Наверное, решил, что я впервые в жизни увидела телевизор.

– Это был мой друг, – сказала я.

– Шутник, который бросился в реку? – спросил он.

Значит, так об этом говорят. Это возмутительно! Неужели им опять все сойдет с рук?

– Он не бросался в реку, – ответила я.

– Так сказали в новостях. Его преследовала полиция, и тогда он прыгнул…

Я уже открыла было рот, чтобы возразить, но затем снова закрыла его. Ладно, я расскажу правду одному человеку, а сколько тысяч, сидящих сейчас у телевизора, никогда ее не узнают?

– Наверное, у него с головой не в порядке, – продолжил официант. – Сказал, что он из секты Аум и собирается распылить газ зарин. Ненормальный.

– Распылить газ?

– Прошлой ночью полиции пришлось очистить целый квартал. Поднял такую панику… э… это же не близкий ваш друг?

– Нет, не близкий. Но вы заблуждаетесь, он очень хороший человек… немного странный, но никакой не сумасшедший. Он не заслуживал смерти.

Официант уставился на меня, тонкая пленка слюны застыла между губ. Он издал удивленный возглас, серебристая пленка треснула.

– Нe заслуживал смерти? Да ведь он не умер! Они выловили его сегодня утром из реки и отвезли в городскую больницу.

Я возвращалась обратно тем же путем. Вокруг меня аэропорт продолжал жить своей замедленной жизнью: люди стояли в очередях, дети играли с игрушечными автомобильчиками, прилавки с дорогущими сувенирами зазывали спешащих пассажиров. Я понимала, что нет никакой необходимости спешить – Ватанабе никуда от меня не денется, особенно теперь, когда он на попечении полиции.

И все-таки я спешила. Я бежала вниз по эскалатору, плетеные подошвы сандалий стучали по железным ступенькам. Китаянка, которую я нечаянно толкнула, стала браниться на кантонском диалекте. В ответ я прокричала извинение по-английски и выскочила на аллею, ведущую к станции. Разрешат ли они мне увидеться с ним? Что я скажу ему? Спасибо, а дальше? Что-нибудь придумаю. Я вспомнила предостережение Кати – не стоило мне приближаться к району Синсайбаси.

Ничего, раньше я была слишком доверчива, но теперь все изменится.

На станции висел плакат, призывающий посетить экзотические острова с пальмами и берегом, омываемым волнами. Я встала в очередь к кассе. Время отправиться в путешествие еще не настало.

Я лежал в багажнике машины. Свет проникал внутрь только через щель замка. Мир уменьшался до размеров багажника, и все мои ощущения во время путешествия сводились к боли и грубой тряске во тьме. Наконец багажник открылся, Эйс и Хайд вытащили меня на свежий ночной воздух.

– Вот дерьмо, его вырвало.

– Точно. Какая гадость!

Они вытянули скрюченное тело из багажника, стараясь как можно меньше к нему прикасаться, словно я был носителем спор сибирской язвы, и весьма ощутимо пнули меня. Чертыхаясь, Эйс вытер руку, испачканную рвотными массами, о рукав пиджака и пнул меня еще раз. Хайд поднес к сигарете зажигалку. Мы были на набережной севернее Умеды – в районе складов и трущоб. Отблески огней с другой стороны реки падали на поверхность воды. Свет фонарей извивался в воде, будто жидкие змеи. Наша планета-близнец висела на предрассветном небе. Вид этого одинокого спутника вызвал во мне всплеск эмоций. Как мечтал я очутиться там, избавленный от бандитов и притяжения земного поля!

Один из бандитов вынул что-то из машины. Молоток и веревка. Он бросил их на набережную рядом со мной. Вслед за ними по бетону зазвякали гвозди.

– Веревки-то хватит? – прорычал Эйс, бывший тут за главного.

– Ему много не надо. Смотри, какой худосочный. Воды реки бурлили, желудок мой болезненно сжался. Эйс хитро посмотрел на приятеля.

– Ватанабе, – обратился он ко мне дружески, – мы собираемся бросить тебя в реку, но если вобьешь этот гвоздь в землю, мы отпустим тебя. Что скажешь?

Что я мог сказать? Я мог сказать, что это подлая ловушка. Однако разве у меня был выбор? От ярости кровь зашумела в ушах, но я взялся за молоток. Присев на корточки, я зажал гвоздь между большим и указательным пальцами и вложил всю силу в первый удар, Мои мучители начали глупо хохотать, и тут я понял всю тщетность своих усилий. Без гипервидения я не мог определить в бетоне слабые места. Гвозди только гнулись бы от усилий. Мой мучитель в изнеможении хлопнул себя по лбу.