Сергей Сеничев - Лёлита или роман про Ё

Главное — что в молоденькой спутнице таится надежда на исцеление от досадного чувства давнишней ошибки: ты сразу должен был быть старше любимой. Ощутимо старше должен бы был быть ты (учит тебя жизнь), да не смог: слишком рано вступил на поприще…

Ну, как рано: почувствовал, что пора, вот и вступил, дурачок. А выбор исчерпывался ровесницами. И ты скоренько выбрал — из тех, кто ещё в четвёртом классе обогнали тебя в развитии. На добрых несколько кругов. Примерно как куколка Суок наследника Тутти…

Думаешь, она тогда уже не понимала, что не с тобой бы ей телесной-то зрелостью да характерами мериться, а с кем посноровистее — годков этак на десять-пятнадцать?

Будь спок — ещё как понимала… Только где ж их, сноровистых и никуда уже не спешащих, взять? — их всех в своё время расхватали. Прынца ждать — ещё дождёшься ли. А тут ты, весь такой торопыга: бух на колени: слышишь, Людочка (Галенька, Леночка, имярек), как сердце колотится? Она сердце послушала, в ключик тебе чего-то насвистела, колготки стянула, вот и совет да любовь. А теперь тебе с хвостиком, в бороде и впрямь что-то серебрится, и бес из рёбер зудит, что отношения вот с этим, в дочки тебе годящимся созданием ты построишь куда мудрей и основательней. И не будем размусоливать — берёшь и строишь!

И рядом с нею — энергичной, живой и не объевшейся ещё всей этой романтики, на которую у твоих бывших одна реакция: защитная, — ты тоже чувствуешь себя моложе, чем в трельяже. А это, судари мои, дорогого стоит! За это, как пелось, можно всё отдать, и до того я в это верю. Тут без вариантов. Только за. Любой ценой, очертя голову, через все тяжкие и даже плюя на здоровье, которое, сволочь, отомстит чуточку позже.

Хотя дойти до доктора давно уже стоило бы. Хотя бы затем, чтоб в ответ на дежурное нуте-с, батенька, и на что жалуемся, не мямлить, ябедничая поочередно на то и это, а гордо и честно отчеканить: на всё, доктор! Теперь — на всё…

Так что чего это мы — не вопрос.

Вопрос — что движет ими, виснущими на хондрозных шеях потенциальных отцов. Жажда денег и положения? — Да… Дарового во всех смыслах образования и воспитания? — Безусловно… Почти гарантированной преданности? — Конечно! И этого тоже. Но потом.

Для начала же страсть как хочется потрафить только что обретённой зрелости. Вчера ещё — нескладная жирафа, нынче — сам шарм. И, кажется, даже умница. В общем, цыпы учатся летать, и, едва встав на крыло, им не терпится испытать его на пригодность. Одно ведь дело, когда по тебе прыщавый однокурсник слюни пускает, и совсем другое, если не мальчик, но муж — отец семейства, персона с нишей и именем, способная (экая замена рода!) оценить не только то, что непосредственно на витрине. Такого ведь ещё взять надо… И юная Диана перемигивается с пролетающим мимо Амуром, который — всегда пожалста! — шарах в мужчинку. И заполучив в сердце очередную стрелу, тот теряет равновесие и бубухается на её кстати подставленное плечико, а лучше грудь. Со всей его благодарностью и пониманием.

И это значит что? А это значит ура. Значит, жирафа наша вполне готова к употреблению — настал её черед разлучать и властвовать. Ну разве сверстник подарил бы ей мало-мальски схожее ощущение победы? Как, где? На своей подростковой тахтёнке? Дрожа от нетерпения и прислушиваясь к входной — уж не предки ли? То-то и оно…

Думаю, что-то навроде стряслось и с нами.

Разлучать Тимку было катастрофически не с кем: в отличие от меня, у парня не имелось даже прошлого. Благодаря чему он был лёгкой и автоматически неинтересной добычей. Хоть и звучит это гадко. И совершенно наивно — ввиду намечающейся общественной формации вышеупомянутой атрибутики успешного альянса и я дать не мог.

Я рыбу-то вон с горем пополам…

Однако надо же было как-то объяснить себе, почему в лесу не я, а Тим. Вот я и объяснил.

Другое дело — кровь.

Наше родство превращало все эти вопли в тьфу и растереть: дочь же почти!

Правда, если уж рассуждать отвлечённо и сугубо теоретически — то и у этого табу своя история и свои причины. Далёкие предки не находили в житии с единоутробницами, а тем более с единокровницами ничего противоестественного. И отдавать сестёр, матерей и прочих родственниц в жёны соседям начали из резонов не евгенических, а чисто деловых, и долгие тысячи лет этот способ братания оставался единственно действенным. А натабуировали уже потом. И то не жёстко: как только нужда в своячестве с соседями отпадала, на предрассудок забивали. Фараонов будем вспоминать? Или европейские монаршьи дома, представлявшие с определённых пор настолько одну семью, что какую невесту ни выбери — плюс-минус кузина…

И ведь никогошеньки это особенно не смущало. Включая святой престол со святейшим синодом. Интересно даже: а у них вообще когда-нибудь голова на сей счёт болела? Ну, хоть вполовину от моего?..

Ибо когда Лёлька забиралась под одеяло, нутро моё кровоточило даже от несовершённого святотатства. Как бы авансом. Даже несмотря на то, что демонам — если демоны есть — не было надо мною власти, а утром наступало утро, и день целый нам снова было друг не до друга. И так шло до тех пор, пока я не заточил последний карандаш…

Роман, ребята, не книжка. Роман — аттестат зрелости. Причём не только авторской — всего общества. Отчего романов не может быть много практически по определению. Это крысы плодятся шустро, слоны — неторопливо. За всю историю человечеством создано не больше полусотни шедевров, которые не стыдно поставить рядом с Дон-Кихотом.

Один, ну, два, много — три на эпоху.

Мне взбрендило, что о моей напишу я.

Просто: роман. Без названия. Библия же вон — просто, вот и у меня так будет. Человек звучит гордо, роман — исчерпывающе. А название — к чему? Может быть, потом, само как-нибудь… С названием ведь как со знаменем победы: победил — вешай. Но сперва победи.

В победе я не сомневался и мирно сушил порох да оттачивал штык, когда с полей битв стали приходить дурные вести: все вокруг, начиная с модных стряпчих и заканчивая отставными милиционершами, давно уже пишут и издают, и не что-нибудь, а именно романы.

Которые, оказывается, ещё и нарасхват…

Э! — вскричал я про себя в растерянности. — Вы чего? Чего читаете-то? А ну-ка бросьте! Это же нельзя! Это ж… — Тебя не спросили, молча же отповедали всеядные массы. Гарри Поттер — хорошо! И Фандорин — хорошо. А Коэльо с этим, как его… вообще класс. Ты-то когда ещё чего-нибудь наваяешь, а его, может, и в рот будет не взять. И в подтверждение готовности питаться падалью демонстративно зашуршали Дэном Брауном…

Я воспринял это как личную трагедию. Как коллективное предательство.

Как, честное слово, пощёчину всей мировой литературе в моём утончённом лице.