Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 2, 2004

Это критика. Выпуск 18. Беседу вел Михаил Эдельштейн. — «Русский Журнал», 2003, 20 ноября .

Говорит главный редактор журнала «Континент» Игорь Виноградов: «В новой же генерации я не вижу авторов, которые по масштабу, по серьезности подхода, да просто по уровню были бы сопоставимы, например, с Ренатой Гальцевой или Ириной Роднянской. И это тем более прискорбно, что, по моему убеждению, именно этот род [религиозно-философской] критики сегодня особенно актуален».

Составитель Андрей Василевский.

«Арион», «Вопросы истории», «Вопросы литературы», «Дружба народов», «Звезда», «Знамя», «Октябрь»

К. Азадовский. Переписка из двух углов Империи. — «Вопросы литературы», 2003, № 5, сентябрь — октябрь .

Давний обмен письмами Натана Эйдельмана и Виктора Астафьева стал для автора статьи поводом к пространному размышлению об эволюции мирочувствования последнего. Заключив, что «замечательный русский писатель Виктор Астафьев тяжело, и, как выяснится, неизлечимо страдал ксенофобией», Азадовский пишет: «Судить его — невозможно. Он был воистину народным писателем, снискавшим себе любовь миллионов. В своих лучших произведениях он возвышается над мирским и мелким, растворяя временное в вечном, точно так же как общечеловеческое превалирует — в общем контексте астафьевского творчества — над национальным. Астафьев был противоречивой натурой, способной на крайности. Ему недоставало культуры и мощной интеллектуальной энергии, но он обладал необычайным даром чувствования. В мире, который он вмещал в себя, находилось место и глубокой мысли, и дремучей косности. Он стремился к Тишине, но вовлекался в суету и разноголосицу современных событий. Он был честен и бескорыстен. <���…> Искал свой идеал то в прошлом, то в будущем. <���…> Не потому ли, что сам глубоко страдал от разлада, старый, изувеченный на войне человек, с оголенным кровоточащим сердцем, измученный и оскорбленный уродствами русской жизни, заложник собственных страстей и пристрастий, уязвленный, непримиримый, истерзанный? Есть что-то толстовское в астафьевской натуре, глубоко противоречивой, бунтующей и в то же время — клокочущей, нераздельно единой. Истовый, бескомпромиссный, упрямый, он не признал своих заблуждений и ушел, не покаявшись, но оставил нам свои книги, в которых мечется и надрывно стонет его русская больная душа».

Алексей Алехин. Поэзия как поэзия. — «Арион». Журнал поэзии. 2003, № 3 .

«Увы, мир не безупречен. И эта небезупречность его — тоже предмет поэзии. Вопрос лишь в том, воспринимает ли она дисгармонию как отклонение от некой гармонии высшего порядка, угадываемой в общем замысле или заложенной в человеке, — или все столь омерзительно, что достойно лишь горестной фиксации, а по возможности изничтожения… Второе вряд ли может быть художественной задачей. Поэтому я не верю в поэтические „гроздья гнева“. Одно из известных, и, на мой взгляд, верных определений поэзии: светская молитва. Как в свое время чудесно сформулировал Сергей Гандлевский, „бесхитростная благодарность миру за то, что он создан“. И негоже на манер пушкинского Евгения грозить кулаком творению: „Ужо тебе!..“»

«Один из потенциальных меценатов на упрек в том, что он не хочет помогать современной поэзии, заметил: „А вы ее почитайте…“ Ему не откажешь в доле правды».

«После того как бороться стало (по крайности временно) особенно не с кем, напор дешевой отрицательной энергии уже целиком переместился едва ли не на бытие как таковое. Такое впечатление, что добрая половина пишущихся теперь стихов выходит из-под пера обиженного судьбой Смердякова. <���…> Возможно, кого-то чужая тоска и правда утешит, но мне она кажется скорее эксплуатацией темы вроде бесконечной чернухи по телевизору».

Алексей Алехин. Поэт и муза. Стихи. — «Знамя», 2003, № 10 .

Скорее маленькая поэма-кунсткамера, собравшая, волей автора, на большой смотр именно — муз: от Бурлюка до Аполлона Григорьева. Есть и безлично-бесполые вдохновители.

Есть и такие: «<���…> вертлявый муз (так! — П. К.) Кузмина с напомаженным коком и в наглаженных белых брюках <���…>». Все это чуть-чуть напомнило мне раннего Вознесенского.

Маттиас Брокманн. [Остановка времени. Герр Люк и мадемуазель Марианна. Верхолаз. Камни на Шведской улице. У озера.] Рассказы. Перевод с немецкого А. Славинской. — «Звезда», Санкт-Петербург, 2003, № 9 .

Современный немецкий писатель шестидесяти лет. Больше сказать о нем нечего, кроме одного: талантливо. «У озера» — рекомендую читать по радио. Мужчина, женщина, озеро, дерево, карп, цапля, трава. Все друг друга видят, слышат, все друг о друге думают, все друг от друга зависят. Все на что-то надеются.

Уильям Вордсворд. Мальчик-идиот. Баллада. С английского. Перевод Игоря Меламеда. — «Дружба народов», 2003, № 10 .

Принципиально новый перевод, досконально учитывающий все особенности подлинника эпохи европейского романтизма, выполнен Меламедом по первой, ранней, редакции баллады — для готовящегося ныне полного издания «Лирических баллад» Вордсворда и Кольриджа 1798 года на русском языке.

Григорий Дашевский. Стихи. — «Знамя», 2003, № 10.

Только это не стихи, а стих. Один-единственный, хороший, нездешний. Почему один-то? Такого я еще не видел.

Б. Евсеев. Закон сохранения веса. — «Вопросы литературы», 2003, № 5 (сентябрь — октябрь).

«Истина мгновения, которая так часто от нас ускользает и которую так любил ухватывать на лету Владимир Корнилов, вдруг вообще перевернулась вниз головой: не искусство вечно, а вечна, конечно же, жизнь! А искусство в эту жизнь по звеньям, по кусочкам, от мастера к мастеру, почти тайно, почти неосознанно лишь передается.

Наверное, там, в вечной жизни, закон сохранения веса действительно существует. И все, кому было „недомерено“ здесь, получат свое там. Будут оценены по их достоинству, то есть по высшей категории, и стихи Корнилова. Оценена будет и его несравнимо честная, очень горькая, недобравшая похвал и славы жизнь. Жизнь в глубине своей абсолютно завершенная и логичная, потому что именно бесстрашие корниловского стиха породило бесстрашие корниловской жизни. Не наоборот».

Игорь Ефимов. Шаг вправо, шаг влево. — «Звезда», Санкт-Петербург, 2003, № 9.

Мемуар о молодом Иосифе Бродском. История о том, как отпущенный из ссылки на 10 дней Бродский рвался из Ленинграда в Москву, дабы разобраться со своей сложной «личной жизнью». О топтунах, слежке и отрыве от нее. О спасительном обмане Бродского — автором повествования. Он сказал Бродскому по телефону, что в аэропорту дежурят кагэбэшники, в чем не был вполне уверен. Ефимов прекрасно понимал, что местным властям очень хотелось поймать поэта на нарушении режима ссылки. В те же дни Бродского освободили досрочно.