Кэтрин Мадженди - Над горой играет свет

Она открыла дверь в мою. Я вошла, сама тетя осталась на пороге.

— Чувствуй себя как дома. — Она затворила дверь.

Покрывало было из хлопка, зеленое. На нем, опершись на подушки, сидели четыре куклы в нарядных платьях. Еще две, тряпичные, полулежали в кресле, а на комоде стояла Барби. Все куклы смотрели на меня недоумевающе, не понимая, что я, собственно, делаю в их гнездышке. Постучавшись, вошел дядя с моими чемоданами, улыбнулся во весь рот и тут же удалился. Я подошла к окну, глянула на горы, это были единокровные родичи моей милой горы.

Вот я и вернулась.

Разложив и развесив вещи, пошла к Энди.

Он тоже успел запихать свои пожитки в комод, их концы торчали наружу из кое-как задвинутых ящиков.

— Как тут у тебя здоровско.

Энди, пожав плечами, уселся на кровать с темносиним покрывалом. На прикроватном столике стояли резные фигурки. Он взял в руки собаку, погладил деревянный бочок.

В дверь заглянула тетя Билли.

— Надеюсь, комнаты вам понравились. Энди, там, на полке, комиксы малыша Путера, забери их себе. Я думала, он у нас поселится, но он захотел остаться там, где сейчас живет.

Она не сказала, где живет сын тети Руби, а расспрашивать я не стала.

— Скорее на кухню, ребятки. Всем нам полезно перекусить.

Мы ели крекеры с ореховым маслом, запивая холодным, как родниковая вода, молоком. Дядя рассказывал про медведей и про лютые зимы, как один человек замерз, и лошадь под ним тоже, и все это стряслось, пока бедолага пытался убежать от медведя, тоже, впрочем, замерзшего.

— Что-то я не припомню таких холодов, Иона. Ты малость перебрал. А то они забыли, какие у нас зимы.

— Замолчи, женщина, я рассказываю.

Стиснув его плечо, она встала.

— Ребятки, вы погуляйте, а если притомились, немного отдохните. И поедем в больницу.

— Ну а я в мастерскую, — сказал дядя, тоже вставая. Чмокнул тетю в щеку и вышел через черный ход.

Энди, разумеется, слинял тут же. Я подумала, что мужчины всегда норовят сбежать, оставить грязную посуду женщинам.

Я собрала стаканы и тарелки, сложила их в раковину, хотя тетя Билли сказала, не надо, она сама управится.

— А эта женщина хорошо вас воспитала, — вскользь заметила тетя, плеснув в раковину жидкого мыла.

Отмывая в горячей воде посуду, я смотрела в окно на цветы, их было полно, желтые, розовые и белые.

Я протянула тете чистую тарелку, а она сказала:

— Жизнь иной раз здорово шарахает нас по голове, верно?

Я только кивнула.

— Очень мне жалко твою маму и тетю. А вам, ребятки, сейчас, наверное, совсем невмоготу, хоть караул кричи.

Я засунула в стакан край кухонного полотенца и опять подумала про мертвую тетю Руби.

— Тетя Билли, как же это могло случиться?

— Ах, милая. Я толком и не знаю.

Я посмотрела на нее взглядом, означавшим «я уже не маленькая».

— Ладно, расскажу все честно, по-другому я и не умею. Твой дядя говорит, что у меня чересчур длинный язык.

Она снова уселась за стол и махнула рукой на стул напротив.

— Выложу тебе все, что знаю. — Подождав, когда я усядусь, продолжила: — Поддавали крепко обе, что мама твоя, что эта Руби. Она вечно втягивала твою маму в какую-нибудь беду. Иона пытался вразумить Кэти, но она, бывало, взглянет на него, как брыкливый мул, вот и весь разговор. — Тетя Билли вздохнула. — В общем, в тот раз Руби не сладила с рулем, их вынесло за край дороги, ну и грохнулись под откос. Пока вниз летели, несколько раз перевернулись. — Она стремительно провела рукой по слегка поседевшим кудрям. — Руби вообще на куски. Она ведь наполовину выпала из окна. А мама твоя, она внутри осталась, ее там швыряло о стенки машины. Но кто-то Кэти в тот день охранял, это точно.

Я представила, как страшно было маме, и сама похолодела от страха.

Тетя Билли постучала по столу ногтем.

— Нашлась душа, которая увидела, как они падали. Мил-человек остановился и вызвал полицию. Тетя Руби была уже мертвая. А твоя мама… говорю же, что в тот день ее ангел был начеку, помог ей выжить. — Тетя Билли покрутила солонку и перечницу на подставке посреди стола. — Даже похорон не было, даже прощания у гроба! Твою тетю сожгли, ее прах мы потом, на церемонии, определим в могилу к Арвиллу. Надо же, пошла по пути своей сестры, ведь мама твоя всегда твердила и твердит, что не желает лежать в земле, стать добычей червяков.

Я судорожно вздохнула.

— Ой, деточка, прости! — Она ласково сжала мою руку. — Разболталась как дура. Наверное, твой дядя прав, длинный у меня язык, до невозможности длинный.

— Я же сама вас попросила, тетя Билли.

— Знаешь, я рада, что у вас есть эта Ребекка. Женщина, которая искренне готова заботиться о детях другой женщины, невероятная редкость. Тем более такая, которая относится к чужим детям, как к своим собственным. Она же хорошо к вам относилась? — Тетя Билли вопрошающе вскинула брови. — Если она из этих, из злых теток, я найду что ей сказать. — Она отдернула руку от моей руки, чтобы убрать локон, упавший на лоб.

Я почувствовала гордость за Ребекку, как будто она оказалась здесь, рядом, высокая и статная.

— Она добрая, волнуется всегда за нас, за каждого.

— Вот и хорошо. Но разве я могла не спросить? Язык-то у меня длиннющий, сама понимаешь. — Она улыбнулась, глаза заискрились.

Разговор иссяк, мы сидели молча. Я услышала глухие стуки из комнаты Энди, и мне в голову пришла одна идея.

— Тетя Билли, можно кое о чем вас попросить?

— Конечно. Проси все, что нужно.

— Можно я возьму немного пепла тети Руби? Мы с Энди, наверное, на поминальную службу не пойдем. Тяжело.

— Можно. На службе вам действительно быть не обязательно. И так уже много чего на вас свалилось, бедные мои крошки. — Она встала. — Пойду немного подремлю. С пеплом потом разберемся, раз нужно. А сейчас можешь пойти взглянуть на наших лошадей.

— У вас есть лошади? — У меня заколотилось сердце, едва не выскочив из груди. А если бы выскочило, то тетя Билли увидела бы, как оно трепещет от любви к лошадям.

— Ну да. На пригорке. Грех держать их взаперти на ферме. — Наклонившись, она поцеловала меня в голову. — Хорошая ты девочка.

Знала бы тетя, для чего я выпросила пепел! Вряд ли тогда я показалась бы ей такой паинькой.

Придя к себе в комнату, я разулась и прямо босиком подбежала к двери Энди. Постучалась.

— Энди? Ты как там, нормально?

— Да.

— Энди?

— Отстань.

— Если тебе нужна моя помощь…

— Черт, ничего мне не нужно.

Не нужно — и ладно. Я вышла из дома и побрела к мастерской, заглянула внутрь. Дядя Иона шлифовал наждачной бумагой какую-то деревяшку, сначала с нажимом, потом легонько. Он водил рукой мягко и уверенно, словно гладил любимого зверька. В мастерской хорошо пахло, чистотой. Мне захотелось войти и понаблюдать, как он работает. Но у дяди было такое грустное лицо, что я постеснялась.