Дениел Уоллес - Рэй задним ходом

Ты достаточно хорошо знаешь маму. Она не умеет толком выражать свой гнев. Она не может дать волю своим чувствам и сказать все, что думает, – особенно в ситуациях вроде описанной. Однако она хитра и умеет проявлять свои глубокие чувства в разных мелочах, косвенно. Тем утром она сожгла отцовский тост, отутюжила нелепые косые складки на его брюках и переставила все в кухонных шкафчиках таким образом, чтобы он ничего не мог там найти. И все в таком духе. Насколько я знаю, она никогда не шла с ним на открытые конфликты. Она не из конфликтных людей. Но еще долго, очень долго, много дней и недель подряд она задавалась вопросами по поводу человека, который сидел на диван e в домашнем костюме, читал газету, шурша страницами, и время от времени хмыкал, заинтересованный той или иной заметкой. Я помню, как порой она пристально смотрела на него, словно пытаясь вспомнить, кто он такой, откуда взялся и что, собственно говоря, делает здесь, п ее гостиной. Да, он был ее мужем – но кто он такой? Она не знала, Мэри; это был совершенно чужой человек. Я читал эту мысль в глазах матери, когда она снова и снова, с обычным своим упорством, задавалась мучительными вопросами. Мужчина, с которым она жила – жила! – не мог представить себе возможный ход событий, вот в чем заключалась проблема. Он был слишком туп, чтобы понять последствия и значение – пусть даже чисто символическое – поступка.

Боюсь, в этом смысле я похож на отца; яблочко упало совсем рядом с яблоней. Однако в моем случае произошло худшее. Слон ушел. Но ты, ты пользовалась своим ключом – я ни на секунду не пожалел, что дал тебе ключ (который нашел сегодня утром в сточной канаве возле дома). Замок открывается бесшумно, верно? Я даже не услышал, как ты поворачиваешь ключ в замке, но ты повернула, а потом вошла, вернее даже, вбежала – замерзшая, жаждущая получить свою до/ тепла, свою законную треть, – и увидела то, что увидела, – как мой отец, – но, в отличие от него, не произнесла ни слова. Просто смотрела. С тем самым выражением лица. С выражением, которое я никогда не забуду.

Но то, что ты увидела, можно объяснить. К. (давай называть этого человека К.) страдает болезнью органов кровообращения. Болезнь он унаследовал от матери, которая унаследовала ее от своей матери, и так далее. Он излагал суть дела так: кровь у него густая, как мед, и зимой она течет по сосудам, как… ну, как мед. Недостаточно хорошо. Другими словами, кровь у него не циркулировала по всей длине ног, и его бедные ступни постоянно были белые с зеленоватым оттенком. Даже когда он надевал самые толстые носки, пальцы ног у него все равно сводило от холода. Нет нужды говорить, что и две пары самых толстых носков не согреют, если нет притока крови к ступням. Он нуждался в массаже, чтобы разогнать кровь по всему телу. Поэтому, когда ты застала меня массирующим его ступни (да в курсе я, детка, в курсе, где мы с ним находились), я просто делал доброе, если не сказать альтруистическое дело – оказывал посильную помощь мерзнущему человеку.

Было бы лучше, если бы ты застала нас за каким-нибудь более традиционным занятием, приличествующим парням, типа армрестлинга. Возможно, ты думаешь, что к тому времени мы уже перешли от того к массажу и прочим вещам. Я не понимаю, какой смысл зацикливаться на данной ситуации. Да, ты увидела нас в позе, со всей очевидностью свидетельствующей о нашей интимной близости. Но здесь мне хотелось бы заметить, что ты не можешь бросить меня только потому, что я держал в руках ступни К., и не вправе называть меня самым плохим человеком на свете из-за этого.

Подумай хорошенько.

Ну, разве не так?

Кстати, Мэри, его ноги не идут ни в какое сравнение с твоими. Даже близко не сравнятся. Я всегда считал твои ступни идеальными, твои тесно прижатые друг к другу, аккуратные пальчики, твои тонкие косточки, словно выточенные из слоновой кости…

Слоновая кость. Странно, что я никогда раньше не рассказывал тебе про слона, поскольку этот случай в свое время вызвал много шума в нашем городке. Несомненно, он является самым ярким воспоминанием моего детства. Впоследствии мы узнали, что этот самый слон прежде не раз убегал и подобные происшествия были для цирка не в новинку. Но в нашем-то городке такое произошло лишь однажды, и на следующий день местная газета вышла с вполне предсказуемым заголовком на первой странице: «ГЕНЕРАЛ МОСБИ ВЗБЕСИЛСЯ!!!» И с фотографией Генерала Мосби, явленного в масштабе один к ста. А на странице 6А, где печаталось продолжение истории, имелась еще одна фотография – моего отца, стоящего возле истоптанной клумбы азалий. «Твой отец из тех людей, – сказала мама, – которым суждено появляться только на странице 6А». А причина, почему фотография моего отца вообще появилась в газете, впервые со дня бракосочетания, состояла единственно в том, что Генерал Мосби решил завернуть только в наш двор; а весь остальной его путь к свободе, заведомо обреченный на неудачу, пролегал по асфальту и бетону.

Почему именно наш двор, спрашивается? Почему именно мой отец? Он жил спокойной, размеренной жизнью, занимаясь изготовлением карандашей номер два на фабрике, которая в конце

концов позволила ему разбогатеть, между прочим. Почему именно мы? Меня всегда занимал этот вопрос. Тот слон изменил нашу жизнь – и, читая эти слова, не забывай, что у меня было почти двадцать лет, чтобы поразмыслить над всем случившимся. А случилось следующее: буквально через несколько дней мой отец стал знаменитостью в Бирмингеме. Весь город говорил только о человеке со страницы 6А и о Генерале Мосби. ЮПИ посчитало материал интересным, и он появился в новостях – в последних тридцати секундах программы, и внезапно вся страна узнала о моем отце, о слоне и азалиях. Буквально вся страна.

Тем временем моя мать намеренно пережаривала отцовский тост.

Иными словами, неким непостижимым образом все мы трое преобразились, изменились раз а навсегда благодаря слону.

На самом деле здесь напрашивается один вопрос: почему отец не бросился спасать меня? Он любил меня. Господи, он действительно любил меня. Но коли так, почему он подумал в первую очередь о своих азалиях и почему (и это самое главное) мать придала случившемуся столь большое значение? По-моему, отец даже не заметил ее глубокого негодования, поскольку сегодня, как я уже говорил, мы с ним смеемся, когда вспоминаем о слоне. Как легко догадаться, он часто рассказывает эту историю – так часто, что моя мачеха и мой сводный брат знают ее наизусть и уже искренне верят, что видели все собственными глазами. Если же говорить о маме, то, думаю, ее отношение к отцу объясняется тем простым фактом, что он оказался не на высоте положения. Мужчинам в Бирмингеме редко представляется случай оказаться на высоте положения – обычно от них не требуется проявлений героизма; но некоторые женщины, в том числе и моя мать, тешатся мыслью, что, представься такой случай, их мужья, безусловно, выступят достойно, и даже более чем достойно, причем в любой момент и ни секунды не раздумывая.