Юрий Издрык - Двойной Леон. Istoriя болезни

— А вы верите в… ох!…я уже спрашивала… Простите.

— Это вы простите мне этот треп. Верю, конечно, верю, иначе зачем во всем этом барахтаться?

— Ничего, продолжайте.

— Меня не устраивает, что всюду правит ложь. Ну, это следствие неизбежности борьбы, но все же… Врут политики, врет реклама, врут продавцы, врут законы, врут преступники, судьи и жертвы тоже врут, врут влюбленные, врут враги и равнодушные, врут все, независимо от моральных принципов, расовой или национальной принадлежности, сексуальной ориентации, уровня интеллекта, эстетических вкусов, темперамента, достатка, образования, профессии, политических убеждений и религиозности.

Лихо сказано! Я ведь тоже не из последних в этом ряду врунов!

— Ну, все о чем вы говорили, это не ложь. Это, скорее, неполная правда.

— O'кей. Путь будет так. Эвфемизмы разнообразят жизнь. Но теперь я вас спрошу — что вы понимаете под «полной правдой»? И наш разговор свернет с психотерапевтической стези в патофилософские чащи, вы же видите, какая у меня каша в голове — смесь утопических мечтаний, коммунистических лозунгов, хипповых откровений, христианских догм и постопиумных мантр.

Некоторое время она молчит, и в глазах ее — хоть они и опущены вниз — я угадываю что-то абсолютно не похожее на профессиональную сосредоточенность.

— Скажите, почему вы пьете? — повторяет она чуть погодя трафаретный вопрос фрау Де.

— Тому много причин и благоприятствующих факторов, — говорю я с умным видом, немного остыв от ораторского жара. — Во-первых, мы живем в социуме, где употребление алкоголя — это норма, а сам он — едва ли не единственный антидепрессант, средство от тотальной бессмысленности, неуверенности в будущем и повсеместного произвола сильных мира сего. Согласитесь, что в общественном сознании живет позитивный образ настоящего мужчины, здоровенного этакого лося, который способен за вечер выпить пол-литра, литр, при этом почти не пьянея — а это, насколько я помню, признак первой стадии хронического алкоголизма, согласитесь и с тем, что в нашей стране водка — едва ли не самый дешевый высококалорийный потребительский продукт. Во-вторых, в моей среде — а это, условно говоря, художественная богема — воздержание — явление не только редкое, но и, с позволения сказать, неестественное, искусственное. Художнику больше чем кому-либо другому нужно иногда уйти от реальности, даже если она и создана им самим. Все же лучше достигать этого посредством алкоголя, чем, скажем, при помощи наркотиков.

А если уж говорить конкретно про мой случай, то это почти романтическая история. Понимаете, несколько лет назад я влюбился. Страстно влюбился, хотя слово «страстно» тут ни при чем — ни о какой страсти речь ни шла. Представляете, парню за тридцать, а он встречает свою запоздавшую любовь — настоящую и единственную, единственную и настоящую. А так как я не мог себе представить, что брошу семью, то и возник острый внутренний конфликт, разрешить который я пытался с помощью алкоголя. Конечно, это не выход, это малодушно и низко, в конце концов, это позорно. Вот так романтическая история превращается в фарс в наркологическом диспансере.

Девочка-психиатр внимательно и участливо слушает, а я думаю, что, наверное, обманываю их всех, не хуже, чем они меня, к тому же еще и нехило занимаюсь самообманом. Что общего у моего пьянства с любовью? Это лишь результат безволия, нерешительности и подсознательного желания представить себя жертвой драмы. Но драма и вправду все больше смахивает на фарс. Трагический, но фарс.

В завершение она придвигает ко мне тест-анкету, где в разных вариантах повторяются вопросы, на которые я только что так красиво отвечал.

Заполняя ее, я автоматически правлю стиль, периодически указываю девочке на неточность формулировок, необоснованные повторы и непроработанность общей концепции. Стараюсь понравиться, одним словом. Лживое, льстивое чмо.

Последний пункт звучит так: «Вы презираете себя?»

— Знаете, — говорю я, — мне трудно ответить на этот вопрос, не важно, отрицательно или утвердительно. Если бы он звучал иначе, ну, например: «вы иногда себя презираете?», я бы ответил — «да». А так — не знаю.

— Хорошо, впишите туда все, что считаете необходимым. «Иногда презираю», — пишу я, чувствуя, что на этот раз никого не обманываю.

— Вы, вероятно, обнаружите тут много несоответствий и противоречий, — снова демонстрирую я свою образованность (хорошо хоть не прошу дать мне тесты Роршаха), — но мне пока не удается как следует концентрировать внимание.

— Все в порядке — это же не детектор лжи и не тест на правдивость, это просто анкета, которую мы присоединяем к истории болезни. Скажите, как проходит лечение, есть ли жалобы?

— Нормально, — отвечаю я. — Вполне нормально. Есть только одно «но». Видите ли, я типичный невротик, у меня есть пунктик на почве гигиенизма, поэтому мне тяжеловато переносить здешние бытовые условия. А так особых жалоб нет.

Она что-то тщательно записывает в свою тетрадь, склонив голову, как первоклассница. И это, похоже, конец сеанса. Я с усилием отрываю исколотый шприцами зад от стула.

— В таком случае большое вам спасибо, извините мою многословность, а также что отнял у вас столько времени, но ваш особый шарм и вообще…

— Ну, что вы. Это моя работа. К тому же с вами приятней общаться, чем с некоторыми нашими пациентами.

— Спасибо на добром слове, — изображаю на небритой роже великосветскую улыбку и выхожу в коридор.

Конечно, со мной приятнее.

Пытаюсь представить, чем ответил бы на предложение нарисовать фантастическое существо беззубый завсегдатай учреждения, которого все называют «Дед». Мне становится весело. «Дед» точно бы не полез за словом в карман. Ни за словом, ни за карандашом. Он побывал здесь уже столько раз и настолько освоился, что все время ошивался на кухне, где выпрашивал очередную порцию остывшего, заваренного в ведре чая, который потом разогревал с помощью самодельного кипятильника. Кипятильник «Дед» смастерил из двух лезвий GILLETTE, конфискованных персоналом у наркоманов-суицидников. Двойной GILLETTE еще и до сих пор годился для самоубийства, на этот раз эклектически-электрического — неизвестно откуда выдранные провода были кое-как скручены, изолирующая прокладка между лезвиями выглядела сомнительно, а про штепсель нечего было и говорить.

Может, «Дед» оздоравливает себя ионизированным чаем? Все же народная медицина часто бывает эффективнее официальной.

Вот так, двигаясь к своей палате и придурковато улыбаясь, я буквально сталкиваюсь в коридоре с фрау Де.

— Гуляете? Как самочувствие?

— На все сто, — по инерции любезно отвечаю я.

— То-то и оно, что вы перевозбуждены. Это не очень хорошо. Вам прежде всего нужен покой.