Андрей Шляхов - Черный крест. 13 страшных медицинских историй

– Что ты можешь знать о свободе, сопляк? – спросил небритый мужик.

Небритых за соседним столиком сидело трое.

– Да пошел ты на... – отмахнулся счастливый Панкрашкин.

В завязавшейся драке Панкрашкин с размаху врезал своему оппоненту в челюсть. Панкрашкин был физически крепок, и оттого удар получился впечатляющим. Оппонент, падая, ударился виском об угол гранитного подоконника и больше уже не поднялся. Никогда. Височная кость не выносит грубого обращения, хрупкая она.

Как раз в этот момент прибыл наряд милиции, вызванный кем-то из персонала. В пылу сражения Панкрашкин не сразу понял, кто перед ним, и сдуру расквасил нос сержанту, вдобавок сорвав с него погон. Короче, поглумился вдоволь – и над личностью, и над формой.

Во время следствия все остальные участники драки (за исключением покойника, разумеется), дружно «топили» Панкрашкина, явно руководствуясь принципом «ему уже терять нечего». Трое недавних студентов-медиков усердствовали больше двух их небритых противников. В итоге Панкрашкин стал зачинщиком драки, убитый – ее жертвой, а остальные, которые только «пытались разнять», – свидетелями. Персонал кафе толковых показаний дать не мог, потому что отсиживался в надежном убежище – кабинете директора и толком ничего не видел.

Панкрашкин получил десять лет. Ему еще повезло – по статье сто второй Уголовного кодекса РСФСР «Умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах» суд мог бы влепить и все пятнадцать. Отягчающими обстоятельствами формально стали хулиганские побуждения, а на самом деле – разбитый нос и сорванный погон сержанта. Следователь, ведший дело, не терпел, когда с блюстителями закона обращались подобным образом, потому что сам по молодости лет, будучи оперативником, получил на задержании пулю в правое колено.

Панкрашкина жалели – испортил себе жизнь, можно сказать на старте, по полной дури или, если мягче, – по неудачному стечению обстоятельств.

Комсомольский секретарь института, прожженный карьерист и законченная сволочь, решил набрать себе очков на трагедии. На каждом курсе прошли собрания, посвященные тому, имеет ли человек, совершивший убийство, право на «высокое» звание врача – Панкрашкин сдал все, что было нужно, и имел полное право на получение диплома. Секретарь являлся на каждое собрание и толкал гневные речи, призывая народ голосовать за то, чтобы не давать убийце диплома.

Постепенно о Панкрашкине все забыли, забыли настолько, словно его никогда и не было...

– Павел Андреевич? – В голосе посетителя проскользнули какие-то странные нотки, не то приятельские, не то ироничные.

– Он самый, – буркнул Павел Андреевич, отрываясь от графика отпусков на следующий год.

График был для него вечной головной болью. Во-первых, никогда не удавалось составить его так, чтобы все были довольны. Во-вторых, все, кроме запойного алкаша Назарова, хотят уйти в отпуск летом, но если отпустить всех, то патологоанатомическое отделение придется закрывать. Куда, спрашивается, девать покойников? В-третьих, как ни бейся над графиком, его все равно придется переделывать: кто-то надолго заляжет в больницу, кто-то забеременеет, кто-то уволится... Геморроидальный геморрагический геморрой, вот что такое этот график отпусков. Да и всю работу заведующего патологоанатомическим отделением можно охарактеризовать точно так же.

– Я и смотрю – точно он!

Посетитель пододвинул к столу стул и сел на него, давая возможность Павлу Андреевичу рассмотреть себя как следует.

Мужик как мужик, примерно ровесник – хорошо за тридцать, совсем хорошо. Черная кожаная куртка, серый свитер крупной вязки, джинсы. Высокий лоб с далеко забежавшими залысинами, серо-голубые глаза, обычный, с чуть вздернутым кончиком нос, небольшой, едва заметный шрам над верхней губой.

И во всем этом облике – что-то неуловимо знакомое.

– Напомните, пожалуйста, где мы с вами встречались, – попросил Павел Андреевич.

– Ну, в первый раз мы встретились, подумать только, двадцать лет назад... – улыбнулся посетитель.

Улыбался он душевно, как говорится – «во все зубы». Зубы, кстати говоря, были белыми, ровными, явно не своими «родными».

– Двадцать лет назад? – переспросил Павел Андреевич и виновато добавил: – Извините, не припоминаю.

– Одна тысяча девятьсот восемьдесят третий год, конец июня, Большая Пироговская улица... Абитуренты подают документы... Ну, давай вспоминай!

– Неужели Панкрашкин? – скорее наугад предположил Павел Андреевич. – Юрка?

– Кому Юрка, а кому и Юрий Михайлович, – снова сверкнул зубами Панкрашкин. – Что, Паша, сильно я изменился?

– Сильно, – не стал кривить душой Павел Андреевич. – Я бы без подсказки не узнал...

– А ты вот какой был, такой и остался. Только в объеме увеличился раза в два, если не в три.

– Что поделать – работа сидячая, – развел руками Павел Андреевич.

– У начальников всегда работа сидячая, за них шестерки бегают. Как живешь, Паша?

– Ничего живу, – слегка приукрасил Павел Андреевич, в глубине души считавший себя неудачником с толком так и не сложившейся жизнью.

Карьера? Да какая к черту карьера?! Поднялся на ступеньку, стал заведующим патологоанатомического отделения, и все. Дальше он уже никуда не продвинется – в главные врачи с этой должности не берут, а если и берут, то по каким-то особым соображениям. Для продвижения по патологоанатомической линии нужна кандидатская диссертация, нужны зацепки, а ничего этого нет, да и не будет уже...

Семья? Разве это семья?! Это классический сюжет для комедийного сериала! Сварливая, глупая, жадная жена и ленивая, донельзя избалованная дочь. Только и слышно от них: «Дай денег!» и «Почему мы так живем?». Да потому, что вы обе дуры, поэтому вы так и живете!

– Я погляжу – не очень богато, – оценил Панкрашкин, оглядывая как Павла Андреевича, так и обстановку его кабинета. – На чем ездишь?

– На «Дэу».

– Бывает.

Снисходительное «бывает» немного покоробило Павла Андреевича, и он решил напомнить Панкрашкину о его прошлом:

– А ты как? Давно освободился?

– Четыре года как. – Панкрашкин ничуть не смутился. – От звонка до звонка свой червонец оттянул.

А уж гордости в его голосе было столько, словно он эти десять лет проработал в клинике Мэйо, Рочестер, штат Миннесота.

– Диплом получил?

– Получил! – Еще одна улыбка; тот, институтский, Панкрашкин не был таким улыбчивым. – Только вот беда – никак не соберусь интернатуру пройти. А без интернатуры мой диплом годится только на то, чтобы в сортире его повесить. Там он у меня, кстати говоря, и висит...

Через четверть часа обмена впечатлениями и сведениями об однокурсниках (странно, но Панкрашкин оказался осведомленнее Павла Андреевича), нежданный гость перешел к делу.