Андрис Пуриньш - Не спрашивайте меня ни о чем

Скупыми словами там было изложено то, что вам уже известно до мельчайших подробностей. В конце содержалась просьба рассмотреть наше поведение на общем комсомольском собрании школы. Спасибо директорше, что это было лишь комсомольское собрание класса.

— А теперь, я думаю, до того, как мы будем обсуждать поступок этих трех товарищей, они сами нам расскажут об этом событии поподробнее. Как могло случиться, что они так безобразно себя вели?

Ни один из нас не поднялся.

— Прошу, не стесняйтесь, — ободрила нас Паула и улыбнулась. — Давайте заслушаем для начала хотя бы комсомольца Берга. — Пожалуйста, Берг, тебе слово!

Я нехотя выпростался из парты, встал. Эта крыса начала рыть нам яму. Сразу можно было почувствовать.

Рассказывал в той же последовательности, что и Фред в кабинете директора.

— …а погода вдруг испортилась… Вы же знаете, какая она неустойчивая в Прибалтике…

— Ты не на уроке географии, Иво! — крикнул Райтис, и класс засмеялся.

— А ты заткнись, деревня, тебе никто слова не давал! — гневно прочирикала Сармите, и все засмеялись снова. Теперь уже над Райтисом.

Рассказал до того момента, когда смылся из бара.

— И что же ты делал потом?

— Тебе-то что? — отрубил я. — Это к делу не относится.

— Берг, веди себя прилично! — взвилась Тейхмане.

— Веду себя прилично как никогда, — приторно-учтиво проговорил я и сел на место.

— Пожалуйста, Тимофеев!

Яко поднялся и начал рассказывать то же самое, что и я, почти теми же словами, не забыв упомянуть переменчивость прибалтийской погоды.

Потом вмешалась Тейхмане, хоть у нее и не было права делать это на комсомольском собрании, но никто, конечно, не остановил ее.

— Паула, миленькая, это же бессмыслица, они друг за другом будут повторять то, что сказал Берг. Они же все вместе были там.

— Логично, миленькая, — добавил Яко, обращаясь к Пауле. — Удивлен, как ты сама не доперла.

— Тимофеев, веди себя прилично! — опять прикрикнула Тейхмане.

— А я что, я ничего, — пробубнил Яко и сел.

— Есть у кого-нибудь к ним вопросы? — Паула продолжала судилище над нами.

Поднял руку закадычный друг Райтиса, Антон.

— Пускай Фред расскажет…

— Комсомолец Осис, — поправила его Паула.

— Пускай комсомолец Алфред скажет, почему он ударил! Ведь его никто не задевал.

Алфред вяло приподнялся, глубоко втянул в легкие воздух и протяжно выдохнул.

— Меня-то не задели. Задели мое чувство собственного достоинства.

— Каким образом?

— Словесным образом. Этот фарцовщик с капиталистическими пластинками сказал, чтобы я со своими пластинками по рублю восемьдесят из магазина шел в одно место, — пояснил Фред и сделал рукой движение, как если бы спустил воду в клозете, и класс покатился со смеху. — Когда я спросил его, что мне там делать с пластинкой за рубль восемьдесят копеек, наемник империализма мне не ответил. А вот ты, комсомолец Антон, знаешь, что можно делать там с такой пластинкой?

Антон помялся, потом сказал, что не знает.

— И я тоже не знал, но мне очень хотелось узнать. И тогда наемник сказал мне, что я могу там делать с пластинкой за рубль восемьдесят копеек штука. Чувства мои были оскорблены свыше всякого предела, я не выдержал и врезал. Полагаю, любой на моем месте поступил бы так же.

Конечно, Фред сейчас хватил через край. Толстуха Катрина проверещала:

— Но ведь ты же выпивал там!

Я украдкой посмотрел на директоршу. Наши взгляды встретились, и я обвел глазами весь класс, чтобы она не думала, что я смотрел специально на нее. Она подперла подбородок рукой, и пальцы прикрывали рот, но я готов был поспорить, что она улыбнулась. Тейхмане сидела рядом с ней и изображала воплощенную серьезность.

Фред был загнан в угол.

Все примолкли, как в театре перед патетическим монологом.

— Да-a, ну, видите ли… Понимаете, как получилось… И тут, конечно, виноват… климат Прибалтики… — плел он, а класс дружно ржал.

— Не паясничай, Осис! — взвилась Тейхмане. — Мы не в пивном баре!

Тут уж и беднягу Фреда затрясло от смеха. Классу довелось вкусить потрясающе сладкое блюдо. Еще бы! Достаточно было представить Тейхмане в баре с пивной кружкой в руке — уже можно лопнуть.

— Тихо! — крикнула Паула. — Тихо! Вы находитесь на комсомольском собрании, а не… а не…

— В пивном баре, — выручила Сармите.

Когда все малость улеглось, Паула сказала Фреди:

— Можешь продолжать, Осис!

Фред махнул рукой.

— Мы поехали загорать… если бы погода не испортилась, ничего такого не случилось бы… И я не был пьян… Это все, что я могу сказать…

Он сел и принялся изучать замок портфеля.

И тут пошло самое паршивое. Класс обсуждал наш поступок и размышлял, какое принять решение.

Дождь кончился. Сквозь облака просвечивало бледное солнце. В школу потянулась мелюзга из второй смены. Большую лужу обступили малыши и кидали в нее камушки, норовя обрызгать друг друга. Их портфели валялись на траве. Малыши были счастливей нас.

Обсуждение проходило бурно. Одни нас защищали, говоря, что поскользнулись мы впервые, поэтому не следует сразу делать далеко идущие обобщения, что мы вовсе не такие уж дурные, какими нас тут выставляют, что мы исправимся и ничего подобного не повторится, перечисляли наши хорошие качества и т. д.

Другие же смешивали нас с грязью. Дескать, мы отпетые хулиганы, наш поступок несовместим с пребыванием в комсомоле, нас необходимо так проучить, чтобы на всю жизнь запомнилось, чтобы сделать из нас людей (!). Мы, мол, опозорили всю школу, свой коллектив. Уже начали было ворошить наши старые грехи, обсуждать поведение вообще. И какое у нас поверхностное отношение к учебе, и какие мы плохие товарищи, и в коллективе нас вроде бы и нету, мы только надо всем иронизируем и ни о чем не задумываемся.

Наступлением руководила Паула. И опять-таки виноват был в этом чертов Фред. Было время, когда Паула жутко вздыхала по нему, — и разве трудно ему было сводить ее пару раз в кино? Паула лезла из кожи вон, лишь бы Фред обратил на нее внимание, а тот даже ухом не вел, и кое-кто в классе уже начал трунить над ней. И вот последствия налицо.

Наступавшие положили наших защитников на обе лопатки.

Тут уж ничего нельзя было поделать, поскольку мы действительно не сахар. Одно положительное слово о нас запросто крыли тремя отрицательными. Нашим защитникам оставалось лишь тренькать колокольчиком гуманизма и разглагольствовать о надеждах на более светлое будущее. Их оппоненты были настроены скептически и, как истые материалисты, принимали в расчет лишь то, что проверено практикой. Но как те, так и другие были не правы по отношению к нам. Мы находились где-то посреди. Ни хорошие, ни плохие, мы такие, какие мы есть.