Алексей Слаповский - У нас убивают по вторникам

— Как это не слышала, она же нарочно? — не поняла Маша.

— Она играла полностью в эту игру и не могла то слы­шать, то не слышать. И за это время Ольга узнала многое о людях. Но она стала еще почему-то замечать, какое вокруг количество людей с теми или иными физическими недо­статками. И безрукие, и безногие, и слепые. Раньше она это видела, но теперь ей стало казаться, что они все время по­падаются ей на глаза.

— У меня вот мама тоже слепнет, — сказал вдруг Галкин не с обычной своей улыбкой, а с видом душевной заботы и тяжести.

Людмила помолчала некоторое время — в знак сочув­ствия к печали Галкина. А потом продолжила:

— Она также видела, что обычные люди смотрят на та­ких обездоленных людей очень странно, как на животных в зоопарке. Они как будто не считают их тоже людьми.

— У нас и обычных-то людей никто людьми не счита­ет, — с горечью произнесла Маша. — А для инвалидов во всей Москве нету этих, как они, ну, въезды такие.

— Пандусы, — напомнила Людмила.

— Ну да. Им никуда ни войти, ни въехать. В трамвай по­пробуй с коляской сесть!

— И об этом тоже думала Ольга. Ей пришла мысль, что на самом деле, если бы везде были благоустроенные места и хорошие средства передвижения, больных было бы намно­го больше, чем это кажется, потому что они все сидят или ле­жат дома, не имея возможности. А те, которые появляются среди людей, они раздражают, потому что они другие и по­тому что обычные люди не способны понять особенностей их существования. Но они и не хотят понять. Все наши беды от непонимания, — сказала Людмила, помня, что в книгах есть не только описания, но и рассуждения авторов в смыс­ле философии или общественной мысли. — Взрослые кри­чат на детей, обижаются, что они их не понимают, а детям еще рано понимать, дети тоже обижаются, что их не пони­мают взрослые, можно взять и шире: у нас народ обижается на правительство, потому что оно его не понимает, а пра­вительство обижается на народ, потому что он его не пони­мает. Или возьмем нас: мы вот на пассажиров обижаемся, не понимаем, что дорога для них — приключение, событие, а они обижаются на нас, не понимают, что для нас это рабо­та. И мы все с виду злимся, а на самом деле не со зла все это, а от непонимания.

Галкин не любил пустых рассуждений и спросил кон­кретно:

— Так она и молчала все время?

— Да, она молчала довольно долго. Но однажды в метро она столкнулась с женщиной, которая стала ей показывать что-то пальцами. Она поняла, что это настоящая глухоне­мая. А та по каким-то признакам поняла, что Ольга не на­стоящая, и стала выражать недоумение и возмущение. Оль­га об этом догадалась. И ей вместо облегчения стало еще стыднее. Тогда она пошла на курсы, где учили языку глухо­немых, это делалось для медсестер и персонала, который об­разом работает с глухонемыми.

— Зачем она туда поперлась? — не могла понять Маша.

— Ну, ей захотелось понять, как они общаются. И у нее еще была одна мысль, которую она оставила на потом. Она решила точно узнать, поняла ли ее та женщина, поняла ли она те оскорбления, которыми Ольга ее осыпала. Это было вполне возможно, потому что многие глухонемые читают по губам. Через некоторое время Ольга освоила основные знаки и могла уже понимать жесты глухонемых, и сама умела показывать эти жесты. Для нее открылся новый мир. Ей и раньше случалось проходить мимо групп людей, где все общались жестами, но она шла мимо со странным чувством отчуждения, другие тоже шарахались от них, как от чумных, а некоторым почему-то было это смешно.

И вот однажды Ольга проходила мимо такой группы и по­няла, что она все понимает. И остановилась, чтобы неволь­но послушать. Это были студенты и они общались о своих будничных делах. Один из них, высокий красивый парень, заметил Ольгу, улыбнулся ей и жестами сказал, что хочет познакомиться.

— Ага! — воскликнула Маша и заерзала: ей показалось, что начинается про любовь.

Галкин глянул на нее и кашлянул.

— Ольгу потянуло к этому парню — чисто по-человече­ски, а не как-то иначе, она подошла, объяснила, что она та­кая недавно и говорит еще плохо. Они познакомились.

— Так быстро? — не поверила Маша.

— У них это бывает быстрее, потому что их меньше и у них мало шансов найти себе подобных, поэтому они не оттягивают и говорят откровенно о своих желаниях. Ольга и этот парень, Владимир, стали встречаться. Но с каждым разом ей становилась все тяжелее. Владимир, невзирая на свою симпатичность и то, что был умным, не нравился ее предпочтениям, потому что сердце женщины необъяснимо.

— Понял? — спросила Маша Галкина.

Галкин не понял, что он должен был понять, но на всякий случай мудро усмехнулся: дескать, мы все понимаем, только помалкиваем!

— Второй момент заключался в том, что, если отноше­ния зайдут серьезно, Ольге придется раскрыть свою тайну. Она попала в тяжелое положение. Изображать вечно глу­хонемую невозможно. Признаться во всем можно, но к ка­кому результату это приведет? Он может продолжить ее любить, а Ольга его не любит, но он сочтет это не за счет себя, а за счет своей физической ущербности. И Ольга по­няла, что нельзя так глубоко входить в посторонний мир. Надо его уважать со стороны, ничего из себя не изображая. Пришлось пойти на хитрость: оставаясь в роли глухонемой, Ольга призналась, что у нее есть другой парень. Владимир очень тяжело это переживал. Некоторое время он преследо­вал Ольгу, звонил ей по телефону.

— Это как? Молча? — спросил Галкин.

— Нет. У них уже выработался свой язык вроде азбуки Морзе. Два раза с перерывом — хочу тебя видеть, три раза часто — я тебя люблю. Ну, и так далее, я подробностей не знаю, — спохватилась Людмила. — Все-таки через пару месяцев Владимир успокоился. А Ольга бросила свои экс­перименты, кроме последнего желания — найти ту жен­щину. И однажды она сошла в Ртищеве с саратовского по­езда, договорившись, что сядет на поезд на обратном пути. У нее был день с утра до вечера. Она почему-то думала, что это небольшой городок, а оказался очень большой город. Ольга сначала просто шла по улицам и наивно спрашива­ла про женщину, описывая ее приметы и говоря, что она глухонемая. Но никто не знал. Тогда Ольга догадалась пой­ти в городскую поликлинику, там она не без труда попа­ла в кабинет врача ухо-горло-нос и спросила, есть ли кар­тотека на глухонемых. Врач ответила, что картотека есть, но она ее не даст, потому что ее могут использовать с не­известной целью. Тогда Ольга пошла в отдел социального обеспечения, но там, после нескольких часов ожидания, другая женщина сказала, что в вопросе с глухонемыми у них существует полный порядок, обеспечение слуховыми аппаратами и посильная помощь на уровне, а если прове­рить, на это есть официальные организация, частным же лицам информацию давать не положено. Легко предста­вить отчаяние Ольги, когда она вдруг поняла, что эту жен­щину найти в таком городе просто невозможно или на это надо потратить слишком много времени. Она уныло брела к вокзалу и вдруг остановилась, как ударенная молнией. Она увидела ту женщину. Та стояла на улице и продавала мороженое из холодильного ящика. Ей это было легко: на всех мороженых были ценники, покупатели показывали пальцем. Ольга подошла к ней и спросила ее жестами: «Вы меня помните?» Женщина напряглась, но не могла вспом­нить. Ольга, как умела, напомнила ей про случай в поезде. Женщина молча рассмеялась и закивала. Ольга спросила, помнит ли она, как она ее оскорбляла, хотя и не со зла, а по глупости? Женщина ответила, что ничего не помнит, по­тому что тогда она торопилась и ни на что не обращала внимания. Ольге стало немного легче, но она посчитала нужным признаться женщине, что она тогда сильно и бес-прецендентно ругалась.