Алексей Слаповский - У нас убивают по вторникам

— Протест принимается, — говорит судья. — Свидетель, вы можете остаться в зале или подождать в коридоре. У об­винения есть еще свидетели?

— Да, ваша честь. Я прошу вызвать жену моего клиента Светлану Петровну Быстрову.

Светлана на трибуне.

— Ваша честь, я подтверждаю, что моего мужа собира­ются убить.

— Протестую, ваша честь! — кричит защитник. — Пока­зания не по существу дела!

— Протест принимается, — кивает судья и разъясняет Светлане. — Иск вашего мужа сформулирован следующим образом: такие-то и такие-то представители государства хотят его убить. Хотят, а не собираются. Собираются или нет — другой вопрос. В заявлении указано — хотят. Улавли­ваете разницу? И наша задача выяснить, хотят или не хотят. А собираются или нет, это предметом сегодняшнего разби­рательства не является.

— Они хотят! А этого делать нельзя! Потому что он хоро­ший, добрый, умный человек!

— Свидетельница! — прерывает судья. — Я вынужден вас удалить за оскорбление суда и явную дачу ложных по­казаний!

— Но чем. Как? — растеряна Светлана.

— Сказав, что ваш муж хороший, добрый человек, вы на­мекнули, что присутствующие, и в том числе я, нехорошие и недобрые люди. Это оскорбление. При этом ваш муж не может быть умным, потому что умный человек никогда не подаст в суд на государственные органы. То есть это явная ложь с вашей стороны. Прошу вас покинуть зал заседаний!

Светлана, плача, идет к двери. Судья смотрит на ее фи­гуру.

— Секундочку!

Она останавливается с надеждой.

— А вы что вечером делаете?

— Я?.. Не знаю. Я.

— Телефончик в приемной оставьте, я позвоню. Светлана, вконец растерявшаяся, выходит.

— Ну что ж. — говорит судья.

И тут звонит телефон, он берет трубку. Слушает. В зале переговариваются.

— Тихо! — кричит судья. И в трубку: — Да. Конечно. Ко­нечно. Без вопросов. Спасибо.

Кладет трубку.

И:

— Мое решение таково: обвиняемый, несомненно, вино­вен. Я вас имею в виду, — указывает он на Быстрова.

— Я истец!

— Мне лучше знать, кто вы. Вы обвиняетесь в клевете, подрыве государственного строя и организации заговора.

— Какая же клевета? Меня убить хотят!

— Никто вас убить не хочет — и мы этот вопрос уже про­яснили! Собираются — да. В силу необходимости. Но это не значит, что хотят! Они не хотят, они вынуждены. А вы обви­няете, что хотят! Это клевета. И я вынужден вынести при­говор.

Судья мешкает, звонит по телефону:

— Извините, а сколько дать? Слушает.

— Понял.

Кладет трубку. Объявляет:

— Пять лет в колонии общего режима с отбытием нака­зания в условной форме! Освободить из-под стражи в зале суда. Что, нет стражи? Ну, пусть так идет.

Братья Быстровы выпивают в дома Владимира. Надежда выходит с тарелкой, со стуком ставит ее на стол.

— Ты чего это? — спрашивает Владимир.

— Того! Лишь бы повод — выпить! — уходя, ворчит жена.

— Я не с кем-нибудь, а с братом! — кричит ей вслед Вла­димир. И поднимает стопку: — Твое здоровье.

— Оно мне больше не понадобится, — мрачно отвечает Вадим.

— Зря ты так. Нет, я понимаю, обидно, неприятно. Но как советуют мудрецы? Если не можешь изменить обстоя­тельства, надо посмотреть на них с другой стороны.

— Это с какой?

— Им что важно? Они же бьют своих — чтобы свои же и боялись. А если ты будешь чужой, это совсем другой резо­нанс! Это международный скандал, понимаешь?

— Но я же не чужой.

— А кто тебе мешает им стать? Представителем, напри­мер, оппозиции и в каком-то смысле добровольной жертвой. Пострадать за правду и справедливость. За народ. Я знаю кое-кого в ЦК КПСС.

— Ты не бредишь? Какая еще КПСС?

— Отличная партия, между прочим. Это не то, что ты думаешь. Коллективный Подпольный Союз Справедливо­сти.

— А другие не коллективные?

— Нет, конечно. Там никого, кроме руководства, нет. У них съезд как раз послезавтра, надо пойти.

— А через пять дней — вторник.

— Ничего, брат, успеем! Кстати — я так, на всякий слу­чай, — ты завещание составил? У тебя библиотека хорошая, а дочь и жена читать не любители. Растащат кто попало.

И вот братья подходят к зданию, где на фронтоне транс­парант: «2-й съезд Коллективного Подпольного Союза Спра­ведливости».

Здание охраняют милиционеры. Вокруг — толпа возму­щенных обывателей с плакатами: «Долой справедливость!», «Не хотим перемен!», «За веру, царя и Отечество!», «Руки прочь от власти!».

На входе братьев осматривают, шмонают.

— Где делегатские мандаты? — спрашивает человек в штатском.

— Это наши, наши! — кричит некий функционер. И провожает братьев в зал.

В зале битком. В президиуме председатель партии Мигу-нов, другие ответственные товарищи. Мигунов встает, под­нимает руку:

— Позвольте съезд нашей партии считать.

Но тут заминка, шепот, ропот: открываются двери, и вхо­дит с группой сопровождающих Капотин.

Аплодисменты, переходящие в овацию. Капотин машет рукой: хватит. И делает знак Мигунову: начинайте.

— Итак, — возглашает Мигунов, — открываем второй съезд нашего Коллективного Подпольного Союза Справед­ливости. Слово для доклада предоставляется мне.

Он идет к трибуне.

— Товарищи! Рад приветствовать вас на нашем съезде людей, не согласных с политикой власти, хотя и поддержи­вающих ее! Извините, рекламная пауза.

На большом экране демонстрируется реклама пива — спонсоры съезда.

А Мигунов тем временем засовывает в рот жвачку и, как только кончается реклама, произносит:

— Жевательная резинка «Вред ли», наш сладкий спон­сор!

И, продолжая жевать, с горячностью говорит:

— А-ма-мэ-му-мо-ми-ма! Аплодисменты.

— Ны-на-ну-но-ни-нэ-но! — обличает недостатки Мигу-нов.

Аплодисменты.

— Ба-фа-фу-фо-фы-фа-фу-фы! — хвастается он достиже­ниями.

Аплодисменты.

— Ничего не понимаю, — шепчет Вадим Владимиру.

— Неважно! Главное — мы вместе! — отвечает тот с го­рящими глазами.

— А-рара-барара-тудыть-сюдыть! — Мигунов указывает на Вадима.

— Тебя зовет! — подталкивает брат брата. Быстров-старший, стесняясь, идет к трибуне. После паузы говорит:

— Мы все понимаем, что так, как есть, продолжаться не может. Но проблема в том, что никто толком не знает, как надо. Я тоже не знал. И вдруг понял. Я понял, что все очень просто. Мы живем, как на вулкане. Живем так, будто он завтра взорвется и надо успеть — наворовать, нахапать, нажраться, напиться, настроить себе домов. Когда выльется лава, поверьте, ей будет все равно, дворец у вас или избуш­ка. Я задал вопрос себе: что я могу сделать? Не так уж мно­го. Меня собирались убить, как, может, некоторые знают. Так вот, я совершу самоубийство. В знак протеста! Если хо­тите, под флагом вашей партии, мне все равно.

Аплодисменты.

Внимание зала и его реакция все больше разогревают Быстрова, он вдохновляется.