Ромен Гари - Головы Стефани (Прямой рейс к Аллаху)

Они обнаружили, что летят одним рейсом.

— Меня отпустили, но моя семья остается здесь… В качестве заложников, чтобы я вернулся. Я готов к тому, что конфискуют мое состояние. Я не понимаю позиции Соединенных Штатов и их политики в Персидском заливе…

Стефани встала, и господин Алави сделал новую попытку всплыть из глубин кресла, но и она оказалась безуспешной. У него на пальце сверкал великолепный рубин, часы на руке были инкрустированы бриллиантами, и Стефани не без иронии подумала о драгоценных камнях, которые он наверняка запрятал к себе в подметки. Впрочем, этот человек был ей скорее симпатичен, да и, к тому же, было приятно сознавать, что еще хоть что-то осталось от сказочных сокровищ Востока, даже если это что-то готовится взять курс на швейцарский сейф.

Перед гостиницей остановился правительственный «кадиллак», и представитель Бюро по туризму вручил Стефани огромный букет роз, которые ее тут же оцарапали.

— От сэра Давида Мандахара…

Другой столь же драчливый букет ждал ее в аэропорту, он был от господина Самбро; все это дикое цветущее великолепие — аравийские розы считаются чуть ли не самыми красивыми в мире — она положила на два пустых сиденья сзади.

На борту двухмоторной «Дакоты» было человек двадцать пассажиров, лишь четверо или пятеро из них были одеты по-европейски. Она особо отметила великолепного старика, буквально сошедшего со страниц Корана, с белой бородой и глазами, влажными от молитв и медитаций. Так и хотелось спросить у него, нет ли каких новостей об осаде Гранады и о Сиде.

Было несколько видных представителей шахирской партии, которых она уже видела на приеме у сэра Давида Мандахара, — все они были одеты в традиционные белоснежные одежды. Казалось, что вы в «Дорчестере» или в «Плаза Атене» [32] «Дорчестер» — одна из самых фешенебельных гостиниц Лондона. «Плаза Атене» — один из самых роскошных отелей Парижа на авеню Монтень, в сердце квартала парижских модельеров. во время очередного пересмотра нефтяных контрактов. Какой-то великан в высоком оранжевом тюрбане, с лицом, ощетинившимся мужественностью, которая, похоже, вся сосредоточилась в волосяном покрове, подошел к Стефани и напомнил, что они уже встречались на приеме у сэра Давида Мандахара.

— В этом самолете одни «бывшие», — сообщил он, подмигнув. — За исключением нескольких мелких прислужников режима, вон там… До государственного переворота у нас не существовало политического сыска…

Он рассмеялся — стало ясно, что он с большим почтением относится к луку и чесноку.

— Мы возвращаемся с только что закончившейся парламентской сессии, — объяснил он. — Самолет специально сделает посадку в Раизе, древней столице Раджада… Вам предстоит лететь вместе с представителем «феодальных рабовладельческих кругов», мисс Хедрикс…

Он издал очень красивое «ха-ха-ха», и Стефани пожалела, что положила букеты роз так далеко.

— Этим молодым людям, вероятно, поручено убедиться, что мы действительно высадимся в Раизе. Самолет полетит дальше в Бейрут, и нам могла бы прийти в голову мысль покинуть страну и отправиться плести заговоры за границу…

Новое «ха-ха-ха» — Стефани мужественно выдержала и его.

— Заметьте, среди них есть несколько стоящих людей… Мой добрый друг Давид Мандахар, например… Мы оба по происхождению афганцы. Без него все бы уже давно обернулось полным крахом.

Пассажиров попросили занять свои места и пристегнуть ремни. «Дакота» была достаточно комфортабельной машиной, несмотря на рев двигателей и вибрацию.

Им принесли всегдашние взлетные конфеты. Стюардесса была восхитительна. Одетая в изумрудное индийское сари, она улыбалась той успокаивающей улыбкой, которую так любят демонстрировать стюардессы, как будто хотят вас заверить, что вы ничего не почувствуете и что все произойдет очень быстро. Она смотрела на Стефани с восхищением. Чувствовалось, что присутствие на борту самолета знаменитой cover-girl для нее — настоящее событие.

— Вы такая красивая, такая красивая! — сказала она Стефани с типично восточной смесью дружелюбия и робости.

— Послушайте, душечка, вы настолько красивее меня, что это даже больно, — заявила ей Стефани. — Я еще ни разу не видела девушки, так похожей на восточную принцессу из сказки.

Стюардесса рассмеялась.

— Европейцам мы все кажемся красавицами, потому что они к такому не привыкли… Но я и в самом деле принцесса. Или, вернее, была ею до… перемен. Теперь у нас титулы отменены. Мой отец…

Ее лицо замкнулось, и она боязливо огляделась по сторонам.

— Извините меня. Я должна заняться другими пассажирами…

— Ну разумеется, я понимаю…

Помимо Бобо с его, как он выражался, «семейством» на борту был только один европеец. Он сидел с другой стороны от прохода, слева от Стефани, и походил на одного из тех офицеров, которых покойная британская колониальная армия Ее Величества будет готовить еще не одно столетие после своего исчезновения. Он попытался сделать несколько замечаний насчет погоды, что вызвало у Стефани улыбку — они находились в одной из тех частей света, где погода практически не дает поводов для разговора. Она никогда не меняется. Улыбка Стефани заставила англо-индийскую армию оробеть, что выразилось в сильном покашливании, рыжеватые усы ощетинились в оборонительном рефлексе, и их обладатель укрылся за своей колючей проволокой в суровом молчании, которое является у англичан чем-то вроде последнего оплота достоинства. Однако он успел представиться, что позднее будет воспринято Стефани как профессиональная ошибка, совершенная, вероятно, из-за чрезмерной заботы о правдоподобии.

— Полковник Уоткинс, — пробормотал он. — Прежде служил в королевской гвардии.

— Стефани Хедрикс, из Нью-Йорка.

Спустя десять минут после взлета из кабины вышел командир экипажа. Это был седовласый югослав, сложенный как техасец. Веселье и смех оставили дружелюбные морщинки вокруг его глаз, и даже белый шрам на правой щеке, казалось, улыбался. Он сразу же подошел к Стефани и пригласил ее отужинать с ним тем же вечером в отеле «Хилтон» в Бейруте. Она согласилась, прежде всего потому, что хотела избежать еще одной трапезы со своими приятелями. Ужинать в обществе Бобо было для Стефани все равно что есть изумительно приготовленную камбалу на сеансе вивисекции. Что же до Массимо, то он дулся на нее с тех пор, как она отказалась спрятать среди своих нарядов несколько килограммов гашиша. Она проинформировала его о том, что итальянские тюрьмы — а они собирались провести несколько дней в Риме — слывут самыми скверными в Европе и совершенно не подходят для топ-модели ее класса и уровня, привыкшей к дорогим отелям. Массимо принял вид побитой собаки, который, как предполагалось, должен был ее растрогать, но Стефани несколькими словами расставила все по местам. Она терпеть не могла шлюх. И теперь, усевшись подальше от всех, в хвосте самолета, он дулся. Стефани от души жалела его mamma, [33] Маму (итал.). жившую где-то в окрестностях Каррары.