Сергей Юхин - Операция выбор Ы!

— Да, здравствуйте, Анна Аркадьевна… Сережа? — она вопросительно посмотрела на меня, но я яростно замотал головой, — нет, Сережи нет. Гуляет еще… Хорошо… А что случилось? Какой ужас! Конечно передам… Обязательно… Конечно… До свидания, Анна Аркадьевна.

— Сбежали, значит? — мама внимательно смотрела, как я ковыряю пальцем диванную обивку, — а ты не сбежал? Завтра классное собрание вместо первого урока. Анна Аркадьевна просила всех присутствовать, обязательно, без прогулов… Это серьезно.

— Ма, можно я не пойду завтра в школу… Я заболел, температура… И голова болит очень. Обойдутся без меня.

— Я сказала, что ты придешь.

— Ну ма, очень болит голова… Правда.

— Сережа, надо пойти. Это очень серьезно. Все будет хорошо.

Я был в этом не уверен. Не был уверен ночью, утром, пока чистил зубы и пытался проглотить завтрак, не уверен, пока передвигал ватные ноги в сторону школы, не уверен стоя один в коридоре перед началом классного часа. Я стал уверен, что все будет плохо, когда оказался один за партой, ни кто не поздоровался со мной, даже Славик, он что-то жарко нашептывал ребятам и косился в мою сторону. Но, мне уже было все равно, только скорей бы закончилась пытка.

Когда все расселись за парты, Аннушка попросила класс не шуметь и, сразу нависла опасная тишина. Комкая носовой платок в дрожащих руках, она сказала, что мы нарушили «честное комсомольское слово», которое дали ей на прошлой неделе, и она не знает, как с нами разговаривать после этого, только два человека не подвели ее (при этих словах я вжался в парту) — Сергей Лужин (мне захотелось умереть) и Слава Стаднюк. Повисла секундная пауза и тишина взорвалась:

— Предательство хуже всего! В войну за такое расстреливали! Они не комсомольцы! Комсомольцы друг за друга стеной! Лучше выговор, чем друзей предать! Лучше двояк в четверти! Пусть из школы выгонят, но предавать нельзя!

— Я был с вами, я за книгой ходил, а меня Борька поймал! — перекрикивал общий хор Славка.

— Тише! Тише! — Аннушка пыталась успокоить гневную волну, собрание явно шло не по плану, — по очереди. Кто первый выступит? И запомните, мы обсуждаем не Славу с Сергеем, а ваш уход с занятий.

И начались выступления. Я их почти не слышал, оглох я от позора, Аннушка, глупая женщина, зачем она меня защищала, только хуже, все возбудились и желали крови. Когда поток обвинений в сторону предателей стал иссякать, напряжение немного спало, слово взяла Оксанка, староста класса, мой вечный враг, красивая и злющая, гордо вскинула голову и начала речь. Все приутихли, а я зажмурился — терпеть унижения больше не было сил.

— Ребята! — звонкий Оксанкин голос заполнил помещение, отразился от пыльных окон и обрушился на наши головы, — о чьем предательстве мы сейчас говорим? Мы все обвиняем Сережу Лужина, а он ведь не предатель! Он сразу сказал, что не уйдет. И не ушел! Он свое слово держит. Он не скрывался, не побоялся нашего презрения. Я считаю, что он поступил честно! Кто с этим согласен?

Одноклассники мои не верили ушам, я сам не верил, но что-то неуловимо изменилось в атмосфере, повеяло облегчением и амнистией.

— Я спрашиваю, кто согласен, что Сергея нельзя обвинять в предательстве?

— Я согласна! — Наташка вскочила с места и, наверняка покраснела, как всегда краснеет, волнуясь. Я не видел этого, но знал точно, — он не предатель! Все на него напали, а он честно поступил с нами. Каждый мог не пойти, но побоялись обвинений в трусости, как стадо… Стадо и есть!

— А между прочим, — лениво протянул Толстый, — Славка нас не предупреждал, что пойдет за книгой…

— Я предупреждал!

— Кого ты предупреждал? А? Кто это помнит? — насмешливый голос Толстого доносился с задней парты.

— Не предупреждал! Точно! Не предупреждал! Не было такого!

— А я помню, как все было, — продолжал Толстый, — мы за угол завернули, рррраз, а Славика уже нет! А Серегу не трогайте — он нас не обманывал. Предатель — Славик.

— Правильно! Мы еще удивились, думали, отстал! Не ходил он за книгой! Он сбежал! Сбежал!

— А еще я вам скажу, кто сдал нас, что мы в кино ушли, — Толстый сделал театральную паузу, — Сказать?

— КТОООО? — ухнул класс.

— Стаднюк сдал.

— Откуда знаешь? Чего врешь? Не может быть!!!

— Борьку встретил возле школы, он хотел на собрание прийти, но, потом передумал. Не стал обстановку накалять. Так вот, он у Сереги спросил, куда все подевались, а Серега говорит — «Не знаю, сам опоздал, наверное, где-то здесь шляются, по территории». А Славка орет — «В кино они смотались!» Вот такие дела. Ни кто его не ловил. Сам пришел и сдал нас с потрохами.

Аннушка давно потеряла контроль над ходом собрания. А после выступления Толстого ей оставалось только наблюдать. Славка убежал из школы и неделю не появлялся, потом принес справку из поликлиники, его не трогали, просто перестали замечать. Благодаря поддержки девчонок, я на некоторое время стал звездой. Еще бы — невинно оклеветанный, а потом реабилитированный. Таких любят. Всем сбежавшим снизили в этой четверти оценку по поведению на один балл. Мне, как ни странно, тоже.

— Ну что скажешь, Моня? — во время рассказа я выкурил несколько сигарет и наломал зубочисток, сложив их останки горкой на скатерти.

— Надо было оставаться с коллективом, — равнодушно произнес Моня, сморкаясь в синий носовой платок, — нельзя выпадать из обоймы.

— Вот как? — на эту историю все реагировали по-разному. Такая реакция была впервые — или Моня был совершенно равнодушным человеком, или пытался мне показать, что команда для него выше личных интересов, надеясь на мою дальнейшую протекцию. «Вот тупая скотина… или мудак?» — тест не сработал, я не добавил к его портрету ни одного штриха.

Разговор умер, повисла странная пауза, я был немного растерян, а Моня явно начинал скучать. Разряжая обстановку, на столе завибрировал телефон и, на экране высветился номер Шефа.

— Да, — ответил я свежим бодрым голосом.

— Сергей, ты где находишься? — ни предисловий, ни приветствий.

— В кафе, рядом со штабом.

— Выходи на перекресток, я там через тридцать секунд буду. Пройдемся, надо поговорить.

— Понял. Сейчас буду.

— Шеф? — у Мони были круглые и умоляющие глаза.

— Да, Шеф. Я убежал. Он меня ждет. Рассчитайся, деньги отдам. Все.

— Не забудь…

— Не забуду. Все. Перезвоню.

Я шел по улице рядом с Шефом, склонившим голову, слегка вниз и набок, наблюдающим за траекторией движения своих дорогих туфель, завороженного чем-то далеким от меня, руки в карманах неприметной, но дорогой куртки. Зима потеплела, распахнула людям дубленки, сняла шапки, солнце выпило лужи талого снега. Прохожие узнавали Шефа, посматривали на меня заинтересованно, что доставляло мне некоторое удовольствие.