Мириам Бодуэн - Хадасса

— А Яна нет? — поинтересовалась она.

Стоя в ряду с грушами, Двора следила за входом.

— Про волка речь… — произнес Шарль, повернувшись к прилавку.

Ян увидел Двору намного раньше Рафаэллы, которая подошла к нему и подставила усыпанную веснушками щеку для поцелуя. Шарль положил Газ Бара ей на плечо и направился к кассе.

— Ребята, — сообщила рыженькая, — Алиса сегодня вечером готовит барбекю у себя на террасе, хотите прийти?

Двое бакалейщиков стали советоваться, и именно этот момент выбрала Двора, чтобы быстро уйти, не прощаясь; Ян бросился за ней. Шарль пробормотал: «Да, да, в котором часу, принести что-нибудь?» Но Рафаэлла, глядя на улицу, вытягивая шею, чтобы увидеть побольше, воскликнула:

— ТАК ЭТО ОНА?

— Чтобы отпраздновать конец учебного года, девочки решили устроить пикник в сквере, куда мы так часто ходили гулять. И вот в последний понедельник мы отправились на пустырь, заросший одуванчиками. Конец близился. Экзамены сданы, оценки выставлены, успехи достигнуты. Ученицы сочинили для министерства неправдоподобные рассказы, напоминавшие о сферах знаний, открывшихся им в течение года. Они также не поленились выправить свои сочинения с помощью словарей и учебника Бешереля. Я была горда, как мать.

— Детская забава, — заявила мне Хадасса, одной из первых выходя из экзаменационного зала. — Правительству очень понравится моя история.

Близняшки Блими и Гитл шли по тротуару впереди меня и время от времени оглядывались. «Мадам, ты позволишь нам говорить на идише всю последнюю неделю?» — спросила Блими. Да, конечно. Я хочу послушать вас еще. Выучить новые слова, прежде чем мы расстанемся с вами навсегда. Держась за руки, близняшки побежали догонять своих подружек, которые уже носились по парку в поисках идеального места для пикника. Сложив свои рюкзачки с восточной стороны водоема, там, где не было ни деревьев, ни тени, многие достали бутылочки с кремом для загара и намазали им лица — единственное открытое место. Другие расстелили скатерть в желтую и розовую полоску, и наступил момент, когда надо было решить, кто с кем сядет. В этот момент я и присоединилась к ним. Подождала, пока Хадасса выберет себе место: я очень хотела оказаться рядом с нею, непременно. Но непременное не случилось, потому что Дасси разместилась в кругу подруг между Ити и Либи. Так что я села напротив них, рядом с близняшками. За несколько минут многие девочки развязали свои рюкзаки, достали оттуда всякую всячину и, разложив все на скатерти, приступили к распределению. Приготовив картонные тарелочки, Нехама поднялась первой, чтобы поровну разделить поджаренный хлеб. Каждой из нас досталось по три с половиной кусочка. Затем подключилась Юдис с китайскими финиками и раздала по четыре штучки. По правилу — а правила предусматривались во всем — полагалось дождаться окончания раздела и лишь потом начинать есть. Это длилось долго. Потому что после раздачи фиников, воздушной кукурузы, сырных палочек, пирожков, конфет, сладких напитков, лимонного печенья, карамелек, которые тают на языке, возникло недовольство не со стороны распределявших порции девочек, а со стороны тех, кто оценивал доли. Помимо прочего надо было проверить свои «пайки», прежде чем есть их. «О’кей, ты можешь попробовать, мадам», — подтвердила одна бат мицва. Ученицы были счастливы, лакомились, загорали на полуденном солнце. Ты, Хадасса, сдвинув брови, старательно отделяла красные леденцы от оранжевых, пересчитывала конфеты и кукурузу, а я, сидя напротив, но довольно далеко, смотрела, как ты это делаешь. Разобрав свою кучку, Хадасса вынула из маленького ротика зубную пластину, и струйка слюны повисла над продуктами, оборвавшись у сладостей. Ее волосы, постриженные в каре, развевались так же, как одуванчики и веточки бальзаминов, на горячем южном ветру. Соленое и сладкое смешалось у нее во рту, девочка ни с кем не разговаривала. Вспомнив вдруг о собственном вкладе, я положила посреди уже запачканной колой скатерти коробку шоколадных конфет, купленную для них в кошерной булочной, рекомендованной бакалейщиком Яном.

— Мадам! — воскликнула Ити, — ты их купила в еврейском магазине?

— Да, у Хески.

Мое произношение вызвало у них приступ хохота.

— Ты плохо говоришь, мадам. Надо произносить «Рески», — поправила меня Нехама и продолжила: — Мадам, а ты знаешь, что муж нашей кузины работает в магазине Рески? Тебе нравится кошерная пища?

Хадасса не отрывала от меня взгляда. Она перестала жевать, изучая этикетку булочной. И заговорила:

— А ты видела месье, который продает пирожные? Значит, ты видела Давида Заблоцки, мужа моей кузины Дворы.

— Можно? — спросила Сара, протянув руку к сладостям.

Кусочек круассана, финик, глоток апельсинового сока, — девочки смеялись, болтали, любовались чайками, бросали им хлебные корочки, не слишком много, чуть-чуть. Я присматривала за ними, лишь слегка прикасаясь к еде, и просто мечтала сохранить в памяти все жесты, всю красоту этого кружка и крики чаек, парящих в опасной близости от нас. У меня оставалось четыре дня общения с Хадассой. Конец, как и все, что кончается, казался слишком близким.

— Мадам, ты заметила, что я постригла волосы? — поинтересовалась Малка.

— А тебе не жарко с твоими длинными волосами? Нам не положено носить такие, — заявила Либи, неделями не произносившая ни слова.

Ученицы окинули ее взглядом. Затем многие отошли от нас, прихватив ракетки для бадминтона, и направились к свободной площадке в сквере. Растянувшись на скатерти, Ити жаловалась на жару, подлила себе прохладительного напитка, рукавом формы вытерла сахарный след на губах. Близняшки пошли кормить чаек остатками пирожков. Хадасса, не двинувшись с места, медленно доедала хрустящие хлебцы, один за другим, и обсасывала каждый палец. Оставаясь на своем месте — а она на своем, — я наклонилась над полосатой скатертью и решилась задать вопрос:

— Хадасса, ты останешься здесь на все лето?

— Нет, моя мама говорит, что здесь, в Монреале, плохой воздух. Я поеду в Валь-Морен, там много коттеджей для евреев, и бассейн для них есть. Мама даже купила мне майку для купанья. Очень удобно, — уточнила она. — Майка очень подходит к моему купальнику. А что у тебя на руке, мадам?

— Это хна.

Лето было здесь, на кончике моей левой руки. После следующего шабата я уже не буду носить платьев до щиколоток, чулок, не стану закалывать волосы, смогу надевать кофты с вырезом, буду подставлять солнцу голые ноги.

— Это вроде татуировки?

— Да, только хна смывается мылом через несколько дней.

— А татуировки никогда не смывается. Моему дедушке ее сделали во время войны, всем евреям писали номера на коже иголками, а когда он умер, у него так и остались цифры на руке. Так сказала моя бабушка.