Ник Хорнби - Как стать добрым

Я оглянулась по сторонам. Дэвид все делал как надо, разве что упоминание о баре прозвучало немного не к месту. Люди слушали, проникались его искренним ораторским пылом и даже кивали в ответ, но я не заметила, чтобы свет обращения забрезжил в их глазах. Для веры требовалось чудо. Нужно вовремя достать кролика из шляпы, подбросить дров в огонь, выкинуть коленце, чтобы не упустить внимание аудитории.

К счастью, вмешался Майк. Он неожиданно вовремя сыграл роль отрицательного примера, что было на руку Дэвиду.

— Чепуха, — заявил Майк. — Свиньи они, бездомные. И потом, у бомжей есть заначки. А многие просто копят. Они хорошо заколачивают, валяясь на тротуарах.

— Ах вот как, — сказал Дэвид. — Значит, вы считаете, они вполне обеспечивают свое существование, сидя на тротуаре и выпрашивая милостыню?

— А как они, по-вашему, собирают свои мильоны? А многим деньги нужны на наркоту. Да разорвут меня черти. Они просто не хотят работать.

Толпа зашумела — симпатии были явно не на стороне Майка. Многие закачали головами, переглядываясь и многозначительно поднимая брови. Майк был со всех сторон окружен «голубыми» актерами, профессионалами минздрава, учителями, психоаналитиками, людьми, которые считали себя интеллигенцией, цветом нации. Даже если бы посреди ночи они вдруг проснулись, осененные нежданной догадкой, что все бездомные в городе — просто кривляки, вызывающие сочувствие прохожих, а на самом деле в кармане у них платиновые банковские карты и они устраивают наркотические оргии и отдыхают на Багамах, — так вот, даже если бы все это пришло им в голову посреди ночи, они бы никогда не высказали этого наутро. И уж тем более на многолюдной вечеринке. Майк недооценил публику и тем самым произвел переворот в расстановке сил. Еще пару минут назад Дэвид обращался к аудитории, которая находилась в некотором замешательстве. Нет, ему вполне симпатизировали, и в то же время никто не собирался уступать этому симпатяге часть собственного дома. Теперь же все изменилось. Встал вопрос: на чьей они стороне? Они собираются сплотиться с темными силами правого крыла, то есть с Майком? Или же они на стороне слегка эксцентричных, возможно, заблуждающихся, но тем не менее ангелоподобных альтруистов, сгрудившихся за Дэвидом? «Ура, да здравствуют ангелы! Голосуйте за херувимов!» — вопили психоаналитики. «Долой правокрылые силы тьмы!» — орали «голубые» актеры. На самом деле никто, естественно, ничего такого не кричал. Они были слишком сдержанны для этого, слишком привыкли соблюдать приличия. Скромны, в конце концов. Но вокруг Майка заметно прибавилось пространства, невзирая на тесноту. Люди жались от него в сторону, словно он только что пообещал сплясать перед ними зажигательный брейк-данс.

— В таком случае, если это ваше искреннее убеждение, вам, наверное, неинтересно будет слушать дальше.

— Совершенно неинтересно. Но у меня еще полный стакан пива.

— В таком случае пейте на здоровье. Но могу я попросить вас о небольшом одолжении — держать свой опыт наблюдения за бездомными при себе? Я не уверен, что ваши наблюдения заинтересуют еще кого-либо из присутствующих.

— Подумаешь, пижоны, — пробурчал Майк и окончательно оказался на расчищенном пятачке свободного пространства.

Он уже и впрямь мог бы станцевать брейк, не задев при этом никого из присутствующих. Даже вторая часть его комедийного дуэта и та отступила от бедного Майка. Дело в том, что у Майка вырвалось слово-табу. Никто из присутствующих не считает себя пижоном или заносчивым выскочкой. Они же пришли сюда не для этого. Они собрались, чтобы сблизиться, породниться. И даже хотели, чтобы Майк стал одним из них. Но своими словами Майк прочертил демаркационную линию, которую уже никто не смел переступить. Он подчеркнул, что они и он принадлежали к разным классам. Вероятно, он и в самом деле в свое время заплатил за дом на этой улице всего несколько тысяч фунтов, еще в конце шестидесятых. Но это было совсем другое время и другие деньги. А теперь кое-кому пришлось выкупать здесь дома и за четверть миллиона фунтов. В нашем с Дэвидом случае эта сумма равнялась, правда, всего ста тысячам, но это дела не меняло. И что же, только поэтому мы переходим в разряд выскочек и пижонов? Ведь дом Майка теперь тоже стоит четверть миллиона. Но, конечно, дело не в этом. Дело в том, что мы относимся к числу людей, которые могут себе позволить выплатить за дом четверть миллиона (скорее даже так: мы — люди, которым банки готовы отпустить четверть миллиона на ссуду за дом), и, стало быть, переходим в разряд индивидов, готовых заниматься благотворительностью. И это еще не все. На этой улице был паб, в который Майк частенько заглядывал в прежние времена, а теперь, с появлением новых соседей, в нем сменились хозяева и клиентура — теперь там подавали испанские сардельки с гарниром ценой в десять фунтов, и вообще это заведение перестало быть пабом, если уж смотреть фактам в лицо, в чем, в первую очередь, виноваты были «понаехавшие» пижоны, превратившие, кстати, мясную лавку на углу в кулинарию, торгующую деликатесами из сои и нефтепродуктов. Словом, нам было за что ответить.

Так что уход Манка, с выразительным стуком поставившего свой бокал на каминную полку и рванувшего наружу, вон, был одновременно коллективной победой и коллективным поражением. Теперь мы ощущали вину не только перед бездомными, но и перед Майком, которого хотели принять в свою компанию, а добились прямо противоположного. Первый закоперщик здесь, конечно, был Дэвид, и, наверное, чувство удвоенной вины помогало ему с удвоенной энергией пытаться ее компенсировать. Присутствующие, ощущая коллективную вину за происходящее, также спешили теперь ему на помощь. Они готовы были пойти на любые трудности и испытания, чтобы только доказать, что они не пижоны, что они положительные, ответственные люди, которым не привыкать к жизненным невзгодам и испытаниям.

Дэвид ощутил настроение публики и пронесся через оставшуюся часть речи, не задерживаясь. ГудНьюс стоял рядом, самодовольно сияя. Ну, кто первый? Кто еще не хочет быть похожим на Майка? Разве не готовы они к поступку, уникальному, быть может, единственному в своей жизни? Ведь, расставшись на какие-то полгода с комнатой, можно спасти чью-то жизнь, потому что, имея крышу над головой и постоянный адрес, возможность в любое время побриться и принять душ, бездомные смогут устроиться на работу, получить первую зарплату, а с зарплатой приходит самоуважение и способность далее строить свою жизнь самостоятельно, без постороннего вмешательства…

— Мне сорок один год, — поведал Дэвид, — и полжизни я провел, сожалея, что не родился раньше и упустил шестидесятые. Я только по книгам знаю о том, что было тогда: какие силы, какая энергия бурлила в людях! Рок-фестивали «Лив Эйд» в пользу голодающей Африки и все такое. Они хотели переменить мир. Но отчего же мы не хотим его изменить и сделать лучше — пускай на одной нашей улице? И как знать, может быть, наш почин поддержат многие? В общем, к делу. Мы отобрали десятерых подростков, которым нужна ваша помощь. Это хорошие ребята. Не пьяницы и не наркоманы, не воры и не сумасшедшие. Просто у них не сложилась жизнь, причем вовсе не по их вине. Кого-то выгнал из дому отчим, у кого-то умер близкий человек — и вот они очутились на улице, и жизнь их пошла кувырком… Так что мы можем за них поручиться. Если удастся найти десять свободных комнат, чтобы пристроить этих детей подворотен, я буду считать, что величайшее дело в своей жизни я уже совершил.