Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2007)

Однажды сквозь шум заключительного душа хлопнула входная дверь. Намечалось аристотелевское узнавание — в мопассановских формах. Я уже готовился предстать его хозяйскому взору в своей беззащитной наготе, когда послышалось ее нервное, но не более чем всегда, сопрано:

— Борька, ко мне сейчас не заходи!..

— Хорошо!

Я скользнул в гостиную, оделся и мимо кабинета быстро прошел к выходу.

Знакомство в каком-то смысле состоялось и, даже оставшись заочным, обнаружило свой джентльменский характер.

ШКОЛЫ ДЛЯ ДУРАКОВ

“„Он уже устроился?” — „Нет, еще работает””. Сегодня это банальный анекдот о жизни русских евреев в Америке, но в начале 70-х у дарованной Никсоном и Брежневым эмиграции представления о Западе были самые возвышенные. Рисовался, в согласии с учениями культурологов, совершенно иной мир, со своей особой системой норм и понятий. Моя тогдашняя знакомая, одна из двух выпавших на мою долю настоящих красавиц, решила уезжать потому, что там — там! — ее наконец заставят работать.

Она была молода, повторяю, патентованно красива, была любимицей литературной богемы, за ней тянулся шлейф знаменитых романов, работать особенно не приходилось, все было схвачено (у меня до сих пор есть цейсовская оправа от ее “очкаря”, а вот купленное под ее руководством кожаное пальто канадского офицера Первой мировой войны я так и не полюбил и перед отъездом продал), обо всем она имела мнение и с шикарной прямотой его высказывала, ее капризы радостно сносились (придя в гости в незнакомый дом и еще только раздеваясь в передней, где кто-то, не исключено, что хозяин, говорил по телефону, она могла объявить: “Вы не по назначению используете телефон, молодой человек!” — “??” — “Телефон существует для того, чтобы сообщить важное известие или договориться о встрече, а не занимать его часами!”). Картинка тех лет: она полусидит-полулежит в желтой шерстяной блузке и черных брюках, длинные ноги разбросаны широко и высоко, — но брюки не в обтяжку, выпуклости не подчеркнуты, дело не в эросе, а в hubris ’е, “гордыне”, it’s not about sex, it’s about power15, — и держит речь о Мережковском и Гершензоне, об ограниченности мужчин, полагающих, что им идут исключительно голубые рубашки, о поправке Джексона — Вэника… you name it16 .

И все это она готова была отдать за достойную деловую американскую жизнь. Мы встретились в ее предотъездный период, и она стала уговаривать меня тоже ехать, однако мне, чтобы решиться, потребовалось шесть лет — еще одна почти целая супружеская жизнь.

Папу я знакомил не со всеми дамами, но ее в один из ее приездов в Москву представил. Он заинтересовался, причем в первую очередь ее рассказами о планах отъезда. Особенно сообщением, что по дороге в Штаты эми­гранты должны пройти в Италии курсы абсорбции — адаптации к жизни на Западе.

— Абсорбции? Вот как? Завидую вам. Я бы тоже хотел пройти курсы абсорбции, чтобы адаптироваться к жизни в нашей стране.

В свои шестьдесят пять он был признанным (хотя в свое время, как полагается, битым) ученым, автором десятка классических монографий, ментором нескольких поколений музыкантов, прекрасно ладил с начальством, коллегами и издательствами, но комплекс еврея при губернаторе, видимо, снедал его непрерывно. Абсорбция не давалась.

Собственно, на этом можно было бы кончить, потому что его реплика, как говорят американцы, is a tough act to follow17 , но виньетка все-таки не про него, а про нее.

Она уехала, поступила в Калифорнии в престижную аспирантуру, где вскоре разругалась с научным руководителем, а там и со всей кафедрой, была исключена, судилась сначала с университетом, потом со своим адвокатом, оба дела проиграла и тогда филологию забросила — на время, с тем, чтобы, разбогатев, вернуться в нее уже на новых условиях, — нашла партнеров, с которыми занялась бизнесом (торговлей недвижимостью, но не какой попало, а специально построенными роскошными домами) и таки да разбогатела (последний дворец под Сан-Франциско она продала на моих глазах, доведя таким образом свое состояние до отметки, начиная с которой можно припеваючи жить на проценты, но сначала он пустовал, и я пожил в нем в очередной переходный период; паркет сверкал, а мебели не было, и она выдала нам один из собственных футонов18), после чего приступила наконец к сочинению книг и их на тем временем слегка цивилизовавшейся родине издала уже две.

Живет, однако, не в России. Живет с мужем-немцем, не говорящим по-русски, то в особняке на севере Калифорнии, то на вилле в южной Германии. При всей своей неуживчивости худо-бедно устроилась.

А вот в России, говорит, не потянула бы. Я ее понимаю. Тут необходима адаптация к культурной специфике, жизни насквозь духовной, концептуальной — по понятиям. Нужны специальные школы абсорбции, платные, дорогие, цены им не будет.

СИЛА СЛОВА

Давно стало общим местом эмигрантское открытие, что не во всем виновата была советская власть. (Как пророчески еще до эмиграции писал Лимонов: Не власть корите, а себя / И, в высшем пламени вставая, / Себе скажите: что она! / Я — человек! Вот судьба злая! ) И все-таки каждый раз поразительно обнаруживать советские замашки у чистокровных американцев.

Излюбленным полем моих наблюдений является наш кондоминиум. Он небольшой, всего шесть квартир. Жильцы сменяются (покупают, въезжают, ремонтируют, перестраивают, продают, уезжают), председатели тоже, постоянным остается только один жилец, он же бухгалтер. Это я, не видящий иного способа уберечь финансы кооператива от разбазаривания.

Потому что мои соседи по-американски жаждут все время что-то совершенствовать в доме, тем самым повышая его продажную стоимость, но по-советски хотят делать это не за свой счет, а за казенный — резервного фонда, накопленного взносами предыдущих жильцов. Они не желают ни увеличивать размер месячного взноса, ни вносить одноразовые суммы на манящие их проекты. Но на защиту резервного фонда стеной встаю я. В результате честолюбивые проекты бесконечно откладываются, а осуществляются лишь мелкие, которые можно покрыть из текущего бюджета. От следования классическому американскому правилу put your money where your mouth is19 они почему-то уклоняются. Как в университете мне, атеисту, приходится нести слово Божье отлученным от Библии американским студентам, так в частной жизни я, пасынок социализма, оказываюсь единственным носителем коммерческого здравого смысла среди владельцев недвижимости.