Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2007)

Собственно, как и во всей фэнтезийной литературе, внушительная часть романа отдана под введение условной, частично окказиональной лексики и растолкование понятий, которые за ней стоят. Это своеобразные термины, стягивающие в себя объемную информацию: гламур, дискурс, халдеи, препарат, агрегат “М5”, ум “Б”, Хартланд, хамлет, баблос и многое другое. Без уяснения этого словаря, функционирующего исключительно в романе, дальнейшее чтение невозможно.

Пелевин поднимает вечно актуальный вопрос о вытеснении литературы кинематографом. Он называет это “развитой постмодернизм” и рекомендует как “культуру анонимной диктатуры”: “Ваше поколение уже не знает классических культурных кодов. Илиада, Одиссея — все это забыто. Наступила эпоха цитат из массовой культуры, то есть предметом цитирования становятся прежние заимствования и цитаты, которые оторваны от первоисточника и истерты до абсолютной анонимности”. Конечно, мысль уже не свежая, но вербально оформлена безупречно и логично введена в общую концепцию книги.

Парадоксально, что весь неохватный цинизм по отношению к человеку и его культуре, его жизни, его труду великолепно оттеняет финальные “сентенции”, ту “мораль”, которая вне контекста всего произведения воспринималась бы как дешевые прописные истины. Будучи же погруженными в контекст, эти истины выглядят выстраданными и неотвратимыми.

Автор через личные переживания главного героя Рамы показывает, что “баблос” — волшебный напиток, вырабатываемый посредством циркуляции в мозге человека мыслей о деньгах, “кровь мира” — это еще и “ярко-красная капелька надежды и смысла”, “алый цветок надежды”. “В людях дрожала красная спираль энергии, тлеющий разряд между тем, что они принимали за действительность, и тем, что они соглашались принять за мечту. Полюса были фальшивыми, но искра между ними — настоящей”. Здесь, как и всегда в прозаической лирике Пелевина, появляется образ детей, детства: “<���…> я вспомнил, что в детстве знал обо всем этом. Я видел вампиров, пролетающих сквозь мои сны, и понимал, что они отнимают самое главное в жизни”. “Самое главное” — это капелька надежды и смысла, которую человек копит в себе всю жизнь, а вовсе не циркуляция денег в мозге. Вот она, вторая — светлая — сторона пелевинской философии, основанной на сострадании к человеку, а не на уничижении его. Так у Пелевина всегда, но не всегда так ярко. Пелевин переходит на язык массовой литературы и интернетовский мертворожденный новояз, чтобы доступно массе изобразить человека в рабском положении, человека закрепощенного и несчастливого, чтобы показать всю чудовищность сложившейся ситуации, очертить систему, уничтожающую человека, превращающую его в рабочую скотину.

Это познание озвучивается при посредстве Рамы — вампира, формального хозяина человеческого стада и потребителя волшебного баблоса, доимого из человека. На деле же Рама оказывается столь же закрепощенным, как и любой обыкновенный человек. Посвящение в вампиры лишь открывает ему глаза на происходящее, но не извлекает из системы, не освобождает от нее. Мир вампиров полностью дублирует мир людей: “баблос”, а вернее, то, что впрыскивается после его принятия в мозг, дает лишь ощущение минутного счастья: “„нейротрансмиттер” — агент, который вызывает в мозгу последовательность электрохимических процессов, субъективно переживаемых как счастье”. Искусственное счастье вампира замешено на той же идее денег и циркуляции мыслей о них (деньгах) в мозге, что и у человека. “Баблос” для вампиров — та же абстракция, что и деньги для людей.

В мире вампиров своя социальная лестница, “начальники”, крутые камаринские мужики, к именам которых добавляются отчества: “У нас ведь тоже своя иерархия”. У них более свободный доступ к баблосу, чем у молодых вампиров, крутые дачи, свой, ограниченный круг знакомств. Вампир оказывается даже в менее выигрышном положении, чем человек, поскольку из человека он превращается в “лошадь”, средство передвижения всемогущего “языка”, в котором и заключена вся вампирическая сущность. В романе много раз мелькает сравнение, иллюстрирующее это положение, — Наполеон (“язык”) и его лошадь (человеческое тело). Об этом же и эпиграф: “Паровоз мудро устроен, но он этого не сознает, и какая цель была бы устроить паровоз, если бы на нем не было машиниста?” Вампиром управляет язык, человеком управляет вампир — практически полная аналогия, основанная на принципе тотальной управляемости.

Еще не пройдя посвящения, Рама говорит: “<���…> я подумал, что все-таки не стал еще чертом до конца, поскольку мне не нравится происходящее”. Совершенно очевидно, что положение черта не нравится ему и в финале. Если в начале книги оно кажется ему новым и он с интересом пытается вникнуть в совершающееся, то в конце романа он просто вынужден смириться с тем, на что обречен. Все вопросы, с которыми Рама обращается к рекомендованному ему вампиру-толстовцу Озирису, глобальны: что такое мир? что такое Бог? каков смысл жизни? где истина?

“Мне стало грустно.

— А если без философии? — спросил я. — Если по-честному? Бог в нас присутствует?” Не удовлетворенный полученными ответами, Рама спрашивает (вопрошает!): “Почему все так жутко устроено?” На вопросы, задаваемые Рамой, есть два варианта ответа. Первый предполагается уже из возможности постановки подобных вопросов. Ведь на самом деле Рама хочет услышать утвердительный ответ, молодой вампир жаждет добра, надежды, смысла, истины и Бога, как бы парадоксально это ни звучало. Но существует и другой ответ (много ответов на много вопросов, но, в сущности, они сливаются в один) — ответ Озириса — отрицающий, брутально жизненный, реальный, циничный: “Всегда можно будет придумать заклинание, вызывающее в нейронных цепях твоего мозга возбуждение, которое будет переживаться как священное дыхание истины”.

В книге воплощается диалог двух Пелевиных: Пелевина — творца, романтика, поэта и Пелевина — циничного мудреца. Автор предоставляет абсолютную альтернативу. Вопрос в том, на чью сторону встанет читатель, какого Пелевина он предпочтет, с каким согласится. В целом же в каждом человеке обе эти стороны сосуществуют, что также удачно демонстрируется писателем. Профессор теологии, работающий “наемной пищей” в квартире вампира Озириса, говорит Раме: “Наша планета — вовсе не тюрьма. Это очень большой дом. Волшебный дом… это дворец Бога. Бога много раз пытались убить, распространяли про него разную клевету, даже сообщали в СМИ, что он женился на проститутке и умер. Но это неправда. Просто никто не знает, в каких комнатах дворца он живет — он их постоянно меняет. Известно только, что там, куда он заходит, чисто убрано и горит свет. А есть комнаты, где он не бывает никогда”.