Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2010)

То есть буквально, по слову Пастернака, благословившего его в русскую поэзию, „впал в неслыханную простоту””.

Наталья Горбаневская. Сохрани, и спаси, и помилуй. — “Вышгород”, Таллинн, 2010, № 5.

Полуфизика, полу-

черная метка.

Отправляя детище в школу,

не справляйся, какая отметка

по литературе, метаматематике

или экобиологии.

Подсчитать лепестки мать-и-мачехи

способны ли многие?

Многим ли дадено

двойное зрение?

Находиться в ограде, но

продираться сквозь тернии?

К звёздам ли вправду, к звездбам ли,

но вопреки ограде,

вопреки патрулям запоздалым

в городе и во Граде.

(“Метафизика-2”)

Александр Закуренко. Дрожанье стрекозы. — “Знамя”, 2010, № 9 .

Пятиглавая церковь на том берегу,

А в далекой Укрбаине — глад.

Здесь, в Завражье, — окрестят, а там — ни гу-гу,

Как в пуху, в чернозёме лежат.

И апостол Андрей, и умолкнувший брат,

Сотаинник Сергиев, — тут,

Где умученных души, как птенчики, в ряд

Крохи хлеба небесного ждут.

И гудят на погосте звериной пургой

То ли колокол, то ли года.

И язык человечий им вторит нагой.

Лёд идёт. И над Волгой — звезда.

(“Тарковские в Юрьевце”, III)

…Вот какие конфигурации бывают на свете: подборка А. З. — с одной стороны, стихи Сергея Круглова (он служит священником) — с другой, а между ними рассказ Игоря Зотова “Богбандит” — о некоем пенсионере, бывшем филологе, человеке с начисто сгоревшей душой (на ее месте выросло что-то другое). Ходит этот дяденька по городу и шокирует окружающих, “проверяет”, так сказать, “на вшивость” с помощью неожиданных фекально-генитальных словоизвержений и отчаянно-грязного богохульства. Густого, сочного. Сложная, драматичная судьба неординарного персонажа.

…Кстати, здесь, в рассказе, в слове из трех букв точечку в середине ставят, а через сто сорок страниц, в слегка нашумевшей повести “Исход”, — без точечки. Знаете почему? Это, видно, потому, что там — концепт-неформат, повесть печатается с сохранением авторской лексики, “учитывая специфику бытования в рамках молодежной субкультуры”. Как же все непросто.

Арсений Замостьянов. Поэт, похожий на ГЭС. — “Литературная учеба”, 2010, № 4 .

Очень искренняя (и далеко не комплиментарная) статья о личности и стихах Евтушенко. Но — уважительная. “Мода действительно прошла, но слава не прошла, потому что и воспоминание об ажиотажной моде бывает значимым. Это история, а не только история литературы”.

Александр Кузьминых. Труд военнопленных в развитии экономики СССР. 1939 — 1956 гг. — “Вопросы истории”, 2010, № 8.

Кажется, это первый столь подробный статистический обзор. “По данным МВД СССР, с 1943 по 1950 г. военнопленные отработали более 1 млрд человеко-дней, заработали более 16 млрд руб., выполнив в строительстве и промышленности работы общей стоимостью примерно в 50 млрд рублей”. Даже как-то странно было прочитать в финале этой работы, что “в целом, по подсчетам исследователей, вклад военнопленных в реализацию первого послевоенного пятилетнего плана составляет от 4 до 8%”. Неужели не больше?

Культурная жизнь (обзор) . — “Гипертекст”, Уфа, 2010, № 14 .

“С июня по август в Свердловской областной библиотеке им. В. Г. Белинского прошла итоговая выставка студенческого конкурса Red Bull Арт Паракули — о рисовании на партах, в тетрадках и книгах и о том, во что эту привычку можно превратить”.

В номере рецензируется несколько стихотворных сборников, часто — в раздумчивой интонации: “Весь сборник можно прочесть на одном дыхании, да вот только однообразие тематики может нагнать уныние. В то же время нельзя не заметить наличие в нем отдельных структурно-монолитных стихов, способных создать цельную поэтическую картину, но, увы, их не так много, как хотелось бы. В основном же это бульварно-бытовые зарисовки, описывающие фрагменты действительности, когда-то, видимо, имевшие место быть в жизни автора, тем ему и ценные: / я так устал, что водка не брала, / а лишь привычно обжигала горло, / в вагоне от кого-то потом перло, / и было гадостно — такие вот дела ”. Чуть выше “не обошлось и без спасительно-пророческой самоиронии: Господи!!! Сколько строчек, И ни в одной — стиха! / или / Сделайте памятник мне: / Из земли — голова и колени: / Я утонул в дерьме собственных стихотворений… ” (из отклика на сборник уфимца Дм. Масленникова “Пятое время года” в рубрике “Книжный бум”).

Ольга Лебедушкина. Петросян, которую “не ждали”. “Дом, в котором...” как “итоговый текст” десятилетия. — “Дружба народов”, 2010, № 8 .

“Это вроде бы и так понятно: писать по-русски, живя в не таком уж и ближнем зарубежье, — нечто совершенно иное, нежели писать по-русски где-нибудь даже в Кинешме или Урюпинске, да хоть и на Камчатке, откуда тебя все равно рано или поздно стопроцентно выловят ласковой мелкой сеточкой и если „Дебют” не дадут, то в Липки позовут точно. Пока Петросян писала свою „большую книгу”, она не успела попасть в „двадцатилетние” и „тридцатилетние” сразу двух волн, опоздала к раздаче имен и репутаций. Потрясение, о котором часто говорили члены премиального жюри и критики, было связано прежде всего с ее „внесистемностью” на фоне сложившейся

и уже почти бесперебойно функционирующей системы. Роман Петросян стал для русской словесности „сюрпризом”, как абсолютно точно выразился секретарь „Большой книги” Михаил Бутов. Т. е. от литературы последнего времени ждали чего угодно, но только не „Дома, в котором…”.

Вот в этом „не ждали”, думается, и состоит главный интерес. Не зачисленная ни в какие столичные тусовки и группировки, никому не известная писательница стала реальным воплощением вечной историко-литературной утопии — подтверждением автономности литературы, противопоставленной в той или иной степени „управляемым” моделям литературной ситуации, будь то навязанный сверху соцреализм, или заботливо выращенный в инкубаторе реализм „новый”, или коммерческий культ бестселлера.

Каким бы циником ни выставлял себя среднестатистический литературный критик, сколько бы ни упражнялся в своем всезнании относительно того, что от кого и когда ждать, в глубине души почти каждый верит — все равно в этот самый момент „где-нибудь” „кто-нибудь” пишет, прошу прощения за сантименты, книгу его мечты. Думается, для многих книга Петросян стала именно такой победой литературы над литературной политикой — воплощением сознательных и бессознательных „литературных мечтаний” о том, чего в доступном варианте текущей словесности нет, но очень хочется, чтобы было”.