Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2008)

понятие “цивилизация” и что в него следует включать, посвятил там по меньшей мере две главы.

Но как можно задаваться вопросами типа “возможно ли Россию относить к особому типу цивилизации?” и “всегда ли мы поступаем правильно, когда в очередной раз пытаемся встроить российскую цивилизацию в процессы вестернизации?” (Н. Хренов), и сокрушаться насчет упорной нерешаемости этих вопросов, не выработав хоть какого-то подобия общего языка для такого разговора, не говоря уже о надежном терминологическом инструментарии?

Мудрено ли поэтому, что Россия “как цивилизация” ни разу последовательно и развернуто, по ряду существенных и, что важно, разных пунктов, не сравнивается ни с какой другой из мыслимых цивилизаций — тем более, что ни одна другая и не выделена? В качестве самостоятельной цивилизации упомянута — именно упомянута, без долгих доказательств, — только Америка у Хренова13. Он же, с другой стороны, говорит о “западной” цивилизации и, с третьей, об “исламской” — выделяя, стало быть, цивилизацию в первом случае — по государственному (континентальному?) признаку, во втором — по географическому, в третьем — по конфессиональному, а скорее всего, вовсе ни о каких признаках не задумываясь и следуя некоторым инерциям словоупотребления.

Вообще, на том, что Россия — по Ахиезеру, Пелипенко и Хренову, какая-то “недоцивилизация” или “неправильная” цивилизация (“промежуточная”, “неорганичная”, “изуродованная”, “неподлинная”, “зыбкая”, “неустроенная”, “фрустрированная”14, с криво установленными программами, находящаяся “лишь в преддверии Современности” (эпохи, в развитых странах уже миновавшей), с “заведомо неэффективными” — по крайней мере, на данном этапе своего существования — “жизненными стратегиями”15, с иллюзорно-мифологизированным пониманием себя и в силу этого “неспособная к позитивному взаимодействию с другими (обобщенным Другим)”16), сходятся почти все авторы сборника. Причем чем более они публицистичны, тем охотнее сходятся.

В России, пишет Ахиезер, “не сложились достаточно глубокие почвенные формы перехода <���…> к цивилизации с господством достижительных ценностей” — то есть “для реализации в стране либерально-модернистского проекта”. И потому-то “российская цивилизация остается постоянной проблемой всех и каждого, составляющих ее людей”. Ну да, а, скажем, цивилизация “либерально-модернистского”

Запада, конечно, не проблема для самой себя, а уж тем более — для других, правда?

“…Если некоторые важнейшие экзистенциальные потребности человека не решаются в этой цивилизации веками, — восклицает Пелипенко , — и веками же идет бесплодный спор о том, каким путем идти, то как назвать такую цивилизацию?”

Пожалуй, лишь В. Патраков не высказывает — ни прямо, ни косвенно — никаких оценок, хотя он же — и единственный, кто уверенно предрекает России распад, причем без малейших алармистских обертонов, скорее даже наоборот17.

Оправдать несчастное отечество — увы, тоже вполне публицистично — пытается, кажется, только Н. Хренов. “Может быть, — задается он вопросом, — то, что мы считали негативными сторонами нашей цивилизации, связанными с низким статусом предпринимательской субкультуры, на самом деле является ее позитивной стороной? <���…> сохранение традиционных ценностей в эпоху лидерства Запада, то есть сотворения нетрадиционной культуры, какой является Запад, всегда казалось архаичным и несовершенным. Но, может быть, лишь с точки зрения культуры чувственного типа?18 В новой ситуации „несовершенство” России способно предстать ее сильной стороной. Недооценка и непонимание, связанные с российской цивилизацией, возникают в силу того, что наша культура является по отношению к Западу альтернативной”19.

“Попытка определить, к какой из <���…> двух суперцивилизаций20 отнести Россию, — пишет Ахиезер, — сталкивается с принципиальной трудностью. Специфика России заключается в особом типе отношений между пластами двух суперцивилизаций, которые мы находим в российском обществе и каждая из которых здесь стала в какой-то форме и степени элементом социокультурной целостности. Российское общество характеризуется конфронтацией, расколом между социальными и культурными элементами двух суперцивилизаций, разрывом смыслового поля общества, существованием застойных противоречий. Общество оказалось не в состоянии осмыслить и преодолеть этот раскол”. “Россия исторически превратилась, — делает он вывод, — в страну промежуточного типа, в особую форму промежуточной цивилизации”.

Выглядит это примерно так: сначала конструируем вполне умозрительную схему, а затем испытываем принципиальные трудности от того, что живое явление в нее, оказывается, не умещается.

Вообще Ахиезер выделяет в России, с одной стороны, “исторически сложившуюся традиционную (вечевую) культуру, воспроизводящую традиционное общество, ценности, <���…> систему отношений, традиционный образ жизни” (было бы интересно узнать, где автор усмотрел в нынешней России традиционную вечевую культуру, а заодно и традиционный образ жизни), с другой — культуру “либерально-модернистскую”, для которой “характерно <���…> прямо противоположное отношение к собственному развитию, к личности, к целям и т. д.” Эту последнюю автор без оговорок считает более “правильной”, поскольку принимает за точку отсчета для оценки российского бытия ценности, характерные — по его же словам — именно для нее: “развитие”, “новизну”, “достижения”.

“Российская цивилизация, — вторит ему Пелипенко, — состоящая из двух плохо пригнанных друг к другу слоев, никогда (здесь и далее курсив мой. — О. Б. ) не была внутренне органичным и системно организованным целым. Каждый слой, живя собственной жизнью, отторгал другой”. “Цивилизационные слои переплетались, сталкивались, конфликтовали, но никогда не образовывали органического целого”. Сам Пелипенко располагает Россию “где-то на <���…> шкале” “переходных состояний” между “состоявшимися” и “несостоявшимися” цивилизациями.

Честно говоря, во всем этом больше перестроечных идеологем по поводу нашей неправильности, чем научного анализа, который, если говорить совсем уж строго, в некоторых текстах не виден вовсе.

Вообще, складывается впечатление, что “спор, каким путем идти”, продолжающийся с переменной интенсивностью всего-то века два, навязали даже не социуму, а прежде всего самим себе отечественные интеллектуалы-западники. Но и его назвать бесплодным никак нельзя. Вот, например, эта книга — тоже плод. Как и те реакции, которые она, надеюсь, вызовет.