Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2006)

Можно ругать, можно хвалить, но нельзя не сказать самого главного. “На дне” Эренбурга — спектакль, который становится для каждого смотрящего эмоциональным событием, испытанием совести и поводом к разбору собственного, зрительского мировоззрения, отношения к основополагающим принципам бытия. Жалость или презрение, бесконечная любовь или чувство брезгливости, пробуждающее к деятельности, пьяная, но честная русская душа или железный характер — вот философские вопросы, выходящие за рамки эстетики, но превращающие искусство театра в диспут о нравственности и, что ни говори, вечном “русском вопросе”.

II. “Пять вечеров” Александра Володина. Театр “Современник”. Режиссер Александр Огарев. Премьера 11 апреля 2006 года.

У пятидесятилетнего “Современника” не получилось возродить собственную легенду — одну из самых важных пьес советской эпохи. Режиссер Александр Огарев, отчего-то призванный к этой значительной миссии, обладает особым свойством: исключительным отсутствием личных чувств к своим персонажам. Предельной сухостью миропознания. Ученик Анатолия Васильева, а значит, по определению, экспериментатор, он понял одну очевидную вещь. Поскольку экспериментировать на поле традиционного театра за деньги этого же театра — это бить себя же по рукам, Огарев теперь вполне освоил стиль имитации психологического театра. Имитации потому, что даже такая сработавшаяся пара гениальных артистов, как Сергей Гармаш и Елена Яковлева, у Огарева на сцене не знают, что и как они играют. Да они едва ли смотрят друг на друга. Так, подают реплики.

Володинскую пьесу играют так, словно бы действие проходит в безвоздушном пространстве где-то на краю земли. Декорация изображает нечто смутно похожее на вневременной Ленинград, он же пушкинский Петербург. Финальный монолог Ильина (“Вы все думаете, что я неудачник?”) звучит как банальная мужская обида, не больше: “Если ты больше меня денег получаешь, я с тобой дружить не буду”.

Тем не менее Володин дает вполне конкретные предлагаемые обстоятельства. Довоенная любовь, послевоенная любовь. Женщины, тоскующие по мужикам, убитым и искалеченным. Дефицит мужчин. Война — водораздел истории. Одних возвысила, других уничтожила. Настоящие герои, отвоевав, остались не у дел. Лживые кумиры расселись на чужом горе. Может быть, и нет никакого смысла снова идти по пути Товстоногова, который ставил эту пьесу впервые: Ильин в его концепции сидел, приехал в Москву с северных гулаговских островов, шоферил на зоне. Отсюда такое пиршество, такое изобилие эмоций, такая жажда жить, жажда любить, жажда пострадать за женщину и сделать ее счастливой. Поэтому такое чувство ущербности, ущемленности — перед женщиной выше тебя в социальной иерархии, поэтому такой страстный монолог перед функционером-тыловиком, бездарным одноклассником, занявшим кресло главного инженера. Горечь за потраченное на зоне время, время золотой молодости. Может быть, и не надо повторять концепцию Товстоногова. Но ведь надо же как-то мотивировать всю эту удивительную зажатость, грусть Ильина, всю эту северную эпопею и чисто мужицкую, суровую обидчивость? Как-то объяснить эти монологи. Эти пьяные слезы в ресторане. Эту удивительную жажду жить — послевоенную жажду.

Где это таинство в спектакле Огарева, где это ощущение времени, где эта тончайшая ткань эпохи? Огарев ее не знает, не замечает, не видит в упор, просто ставя историю про то, как один простой мужик вернулся к одной простой бабе... И обижается как ребенок, что водитель он, а не главный инженер завода, и в угол садится и канючит: прости меня, я не удался. И никаких проблем вокруг. Никакого душевного участия. Холодно, холодно, холодно.

“Матч-пойнт”

Завершая несколько затянувшийся, признаться, разговор о самых примечательных фильмах минувшего года (“Мандерлей”, “Сломанные цветы”, “Скрытое” — все это урожай Канна-2005), нельзя не вспомнить также “Матч-пойнт” Вуди Аллена, показанный в Канне вне конкурса, поразивший и критиков, и зрителей, уже не ждавших от режиссера никаких сюрпризов, и признанный в итоге лучшим европейским фильмом года. Именно европейским, поскольку семидесятилетний Вуди Аллен, этот знаменитый еврей-ипохондрик с Манхэттена, рассорился с американскими продюсерами, перебрался за океан и снял “Матч-пойнт” в Лондоне на английские деньги и с английскими актерами, за исключением юной голливудской звезды Скарлетт Йохансон, сыгравшей в этой истории американку. Фильм в результате получился на удивление ладный, упругий, как теннисный мячик, и горький, как хинин. Избавляющий от многих иллюзий по поводу человеческой природы и состояния цивилизации.

В российский прокат он вышел 1 января и был воспринят как спасительная гуманитарная помощь для немногих вменяемых кинозрителей, которым в дни бесконечных зимних каникул хотелось где-то укрыться от тотального нашествия “Дневного дозора”. А тут — счастливая альтернатива: режиссер-интеллектуал Вуди Аллен, Лондон на экране, возможность насладиться оттенками английского (ирландский, американский и собственно английский), поскольку гуманные прокатчики фильм не дублировали и выпустили с субтитрами. Плюс неотразимая стать Скарлетт Йохансон, которая оказалась к тому же хорошей актрисой. Плюс блестяще рассказанная история с нетривиальным финалом, дающая редкую возможность включить мозги в кинозале… Не фильм — подарок для замученного попсой постсоветского интеллигента. Недаром картина продержалась, пусть и в ограниченном прокате, почти три месяца, что по нашим временам — огромная редкость.

Сама по себе история, положенная в основу, стара как мир. Красавчик парвеню прокладывает себе дорогу в высшее общество посредством выгодной женитьбы. Тут на него обрушивается любовь, страсть. Девушка беременна. Она шантажирует, угрожает, и, в общем, нет другого выхода, как отправить ее на тот свет. Сюжет “Американской трагедии” Т. Драйзера. Помимо беременной любовницы герой убивает еще и старуху соседку — недвусмысленная аллюзия на “Преступление и наказание” Ф. М. Достоевского (для тех, кто плохо знаком с русской классикой, Вуди Аллен прямо в кадре демонстрирует обложку романа, который читает герой, отложив предварительно книжку “Бедные люди”). Новое же в трактовке сюжета заключается в том, что убийца не несет наказания, вообще никакого — ни морального, ни юридического. Повезло человеку, отмазался...

Тема “везения” — центральная в картине. Режиссер заявляет ее сразу, в прологе, где мы видим теннисный мяч, зависший на сетке, а голос за кадром вещает, что зачастую судьба матча зависит от чистой случайности — от того, упадет мячик на твою сторону или на сторону противника; и вообще, быть везучим лучше, чем хорошим и добрым. Все дальнейшее — доказательство этой посылки. Довольно странно. Легкомысленный мотив “везения-невезения” традиционно используется во всякого рода авантюрных комедиях про азартных игроков и похитителей музейных ценностей. Тут же все серьезно: брак по расчету, адюльтер, тройное убийство… Трагедия. В подобных случаях в ход обычно идут более тяжелые инструменты: долото рока и молот справедливого воздаяния. Вуди Аллен сознательно вскрывает привычную коллизию “не тем” ключом, загоняя зрителя в ситуацию “когнитивного диссонанса”: “Что происходит? Как к этому отнестись? Где справедливость?”