Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2008)

Поэтому некоторым анахронизмом выглядит предисловие Херсонского, которое он предпослал книге “Вне ограды”. Там он пишет о литературной ситуации в Одессе, где, по его словам, никого стихи всерьез не интересуют. И завершает предисловие так: “Говорить об этом не хочется, но ведь кто-то должен?” Это грустное замечание как-то слабо вяжется с тем восторженным приемом, который получили стихи Херсонского в Москве. Уже есть многочисленные краткие и развернутые отклики и серьезные исследовательские работы, и ясно, что их число будет только увеличиваться.

Предисловие писал Херсонский, который стоял, уткнувшись в непреодолимую стену нечтения и глухоты, а читатель получил книгу признанного поэта, который эту стену уже разбил вдребезги. Получилась некоторая нестыковка.

С предисловием к книге “Площадка под застройку” я тоже не вполне согласен. При всем уважении к Ревекке Фрумкиной, на мой взгляд, она написала очень свободное эссе о своем восприятии (глубоко комплиментарном) поэзии Херсонского, о том, как отозвались в ней его стихи. Это интересно, но, как мне кажется, недостаточно. Нужно было и о стихах хотя немного поговорить — об их объективном существовании, а не только о взгляде на них автора предисловия. И тем не менее хочется поблагодарить издателей, нашедших возможность выпустить новые книги Бориса Херсонского.

В книге “Вне ограды” впервые представлены прозаические сочинения поэта. Самый большой интерес, как мне кажется, представляет здесь текст “О странностях науки, или М. не узнал бы местности”. Это собрание коротких эссе о профессоре М., с которым повествователь многие годы работал в психиатрической клинике, которого уважал и презирал, которым восторгался и над которым подтрунивал. Эти эссе кажутся почти стихами. Подозреваешь, что стоит их записать с разбивкой на строки — и получатся фирменные херсонские верлибры. Но все-таки нет. Чуть меньшее напряжение, чуть меньшая плотность, и граница стиха оказывается непреодоленной.

Стихи Херсонского, по крайней мере удавшиеся (а таких много), всегда начинаются обещанием чуда. Непонятно почему, читателю чуть ли не первыми словами сообщается: все кончится чудом — не моралью, не смешным анекдотическим финалом, а обязательным обрывом или взлетом, с неизбежным перепадом давления. Исполнить такое обещание очень трудно, но Херсонскому удается. Чтобы с этим чудом не разминуться, читать надо подряд: заглядывать в конец бессмысленно — ничего не узнаешь, буквально “не узнаешь”, не поймешь, что же ты увидел.

В прозе этого нет. Но есть другое — есть взгляд внимательнейшего наблюдателя, от которого ничего не ускользает, и в первую очередь от него не ускользает его собственное восприятие вещей, на себя-то он точно смотрит с иронией.

Алексей Макушинский. Свет за деревьями. СПб., “Алетейя”, 2007,

96 стр. (“Русское зарубежье. Коллекция поэзии и прозы”).

Я не большой поклонник такого рода верлибров. Они мне напоминают не русские стихи, а переводы европейских и американских классиков XX века. Я в юности таких стихов прочитал множество. Но была среди этих книг одна, память о которой я сохраню навсегда, хотя давным-давно ее потерял (как водится, дал почитать, и она ко мне уже не вернулась). Это книга французского поэта Сен-Жон Перса в переводе Галины Погожевой. Я таскал эту книжку с собой и все время к ней прикладывался, как к фляжке с коньяком. И она меня бодрила и поддерживала своей ровной, глубокой силой.

Совершенно неожиданно книга Макушинского напомнила мне ту памятную книжку великого француза. Что-то родное я различил в “Свете за деревьями”. Здесь есть та же горечь экзистенциального одиночества, та же скрытая тревога, далекая и от расплесканного отчаяния, и от прямого морализаторства. И святые камни Европы, но увиденные родным взглядом русского поэта.

Свернуть с автострады…

........................

зайти в кафе, где с пятидесятых

годов ничего, конечно, не изменилось,

выпить (очень плохой, очень кислый) кофе, съесть пирог,

к примеру, с рабарбарой, записать эти строки.

Какая печаль и какая заброшенность.

Какое спокойствие. Как не хочется умирать.

Вадим Месяц. Безумный рыбак. М., “Русский Гулливер. Центр современной литературы”, 2008, 100 стр.

Книга начинается с пространного предисловия, в котором Вадим Месяц излагает обстоятельства ее написания. Поэт поселился у озера в далекой чужой стране (вероятно, это — Америка) и занялся серьезными мужскими делами — ремонтом дома и ловлей рыбы. И это выпадение из нашей торопливой и суетной жизни дало ему возможность сосредоточиться на самом себе и на близких людях, которые оказались далеко, а кто-то и бесконечно далеко.

Как утверждают нейрофизиологи, исследующие память человека, процессы, происходящие в мозге и при непосредственном восприятии действительности, и при воспоминании о событии, — одни и те же процессы. И сам человек не в силах отличить воспоминание от того, что с ним происходит в реальности.

В книге есть цикл “Свидание с братом”, который “умер когда-то в любимой моей стране”, а в цикле — стихотворение “Бибракт”. Гость входит из тьмы в затерянный дом. Он садится за стол. Он — слепец.

Вдруг с необъяснимой злостью

и убедительностью

он выкрикивает непонятное слово

“Бибракт”!

И покачнувшись, наклоняется ко мне

через стол.

“Бибракт”, — сказал, словно отрезал.

Я испуганно смолкаю,

пока он привычным жестом

словно надевают очки

вминает две ягоды черных в свои зрачки,

две ягоды черной черемухи

прямо в зрачки…

В названии обыгрываются два очень далеких понятия: “бибрат” — может быть, второй брат, брат-близнец — “двойник”, как и называет своего брата поэт, и Бибракта — культовый центр галлов, у стен которого Юлий Цезарь разбил гельветов в 58 году до н. э. (городище до сих пор сохранилось).

Брат принес весть о поражении при Бибракте. Я не думаю, что это совпадение случайно. Вадим Месяц много лет пишет цикл книг (или сагу) о короле Хельвиге-— полупридуманный, полупрочитанный северный эпос.

В предисловии Месяц пишет, итожа лето, проведенное на затерянном озере: “Это было самым счастливым временем в моей жизни”.

И мрачный “Бибракт” тоже написан этим летом. И без него счастье было бы неполным. Так что мы знаем о счастье?

Аркадий Штейнберг. Вторая дорога. М., “Русский импульс”; Торонто, “The University of Toronto”, 2008, 336 стр. с ил.