Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2005)

В главе “Мать” дается, как уже упоминалось, история рода Морозовых, тоже из выкупленных крепостных, а потом мещанско-купеческого. Как и Чеховы, семья Морозовых была очень набожной. Узнаём про мать Евгении Яковлевны, брата, сестру Федосью, которая рано овдовела и жила у Чеховых. Извлечены из воспоминаний и писем отдельные домашние сценки, скандалы московского бедного времени. Большего о матери Антона Павловича поведать неоткуда. А так как все семь глав “биографии семьи” задуманы равновеликими, в текст вставлены не слишком убедительные пассажи с маркерами “наверное”, “должно быть”, “видимо”, и примерно три четверти объема главы с такой же целью заняты тем, что можно назвать кулинарными “наполнителями”. По преимуществу это благочестивые виньетки. Что бы сказать: в семье Чеховых родители молились утром и на ночь, говели, чтили двунадесятые церковные праздники, отмечали именины, по воскресеньям ходили в церковь. Нет, куда там. “Рождество, Пасху, именины всех чад и домочадцев, день бракосочетания родителей отмечали пирогом, закусками. На Пасху Евгения Яковлевна ждала первого удара с колокольни Ивана Великого в полночь и благовеста во всех московских храмах. Тогда она крестилась. „Господь снова привел встретить светлый праздник”. Всю неделю ели куличи, пасху, непременный окорок, троицкую телятину”. Очень трогательно, почти как у Ивана Шмелева. “…Все православные праздники: Рождество Христово, Крещение Господне, Благовещение Пресвятой Богородицы, Пасху, Вознесение Господне, день Святой Троицы, Преображение Господне, Успение Пресвятой Богородицы, Покров Пресвятой Богородицы. И, конечно, свой день ангела…” чтил Павел Егорович в Мелихове. “В Ялте <���…> некому было напомнить про Аграфену-купальницу в июне, Прокла-великия росы в июле. Но дни, именуемые Рождество Пресвятой Богородицы, Воздвижение Честного и Животворящего Креста Господня, Сретение Господне, Благовещение Пресвятой Богородицы, Святого Пантелеимона Целителя, Преображение Господне, а также праздники в честь чудотворных икон Божией Матери Владимирская, Знаменская, Иверская, Казанская, Почаевская, Смоленская, „Всех скорбящих Радосте”, „Неувядаемый Цвет”, „Утешение”, „Умиление”, „Утоли моя печали”, конечно, помнились и чтились”.

Это — метод. В главе об Иване — перечни-“наполнители” того же рода: “В череде будней и неприсутственных дней (Новый год, Богоявление, Сретение, масленица, Благовещение, Страстная Суббота, Пасха, Светлая неделя, день Святой Троицы, день Святого Духа, день Святых апостолов Петра и Павла, дни тезоименитства царской семьи, их коронования и восшествия на престол) теперь не было внезапных приездов брата из Мелихова”.

Если уж говорить о семейном благочестии, то гораздо выразительней эпизод из главы “Сестра”. “Сохранилась запись Марии Павловны на внутренней стороне переплета Акафиста: „Пишу сие во время войны ужасной! Дом-музей пока уцелел, если Бог сохранит и дальше так, то эту книгу сохранить в Музее, ибо по ней молился отец наш, и по воскресеньям (это было в Таганроге) Ант<���он> Павл<���ович> Чехов часто читал акафисты в очередь с братьями. А теперь я, грешная, прибегаю к ней во время молитвы моей к Богу! Мария Чехова. 1942 г., в мае н/с””. Одного-двух таких штрихов хватило бы, чтобы читатель почувствовал крепость веры и привычку к православному чину жизни в семье Чеховых.

Наряду с перечислением церковных реалий менее возвышенные, но не менее пространные реестры утвари, мебели, блюд служат названной выше задаче — уравнивают объемы повествований о разных персонажах — при скудости сведений о некоторых из них.

В предварении к книге автор обещает разоблачение многих околочеховских легенд и заблуждений. Насколько я могла заметить, подразумеваются в основном споры биографов вокруг семейно-любовных событий. Было ли взаимное чувство у Чехова с Авиловой, были ли у Натальи Гольден основания рассказывать сыну об их с Антоном Чеховым любви (до замужества ее за Александром). Дамы-исследовательницы, вслед за друзьями и родственниками, спорят об этом с удовольствием, у Кузичевой, как водится, свои мнения, но, боюсь, это вопросы нерешаемые. Зато встречаются в семейной саге новые загадки, требующие разъяснения. По поводу появления квартирантов из Таганрога в московской квартире Чеховых автор замечает: “Домашние ссоры, скандалы, а тем более мордобитие стали невозможны при посторонних. Павел Егорович разделял стародавний жестокий завет: бей жену без детей, а детей без людей”. И в другом месте — касаясь писем невестки Ольги Леонардовны к Евгении Яковлевне с советами насчет того, как лучше вести ялтинское хозяйство: “Попробовала бы Евгения Яковлевна учить свекровь, да еще в самом начале семейной жизни. Все кончилось бы той „наукой”, которую применяли и Егор Михайлович, и Павел Егорович к своим женам за нарушение „порядка””. Выходит (дважды повторено), Павел Егорович бил — “воспитывал” — не только детей, но и жену. Откуда бы это автору знать? Не бестактная ли тут попытка “домыслить” своих персонажей?

“Александр Павлович. Брат-журналист”. Александру, с его разбросом интересов, жизненных перипетий и творчества, подошла бы роль героя биографического романа, может быть, не меньше, чем его брату Антону. Но “биографию семьи” скрепляет единство избранных автором интонации и ракурса, которые тем очевиднее недостаточны, чем сложнее персонаж. В этих рамках Александр в качестве яркого журналиста и беллетриста на фоне своего исторического времени Кузичевой не слишком нужен. Главное в очерке о нем — малоизвестные подробности личной и семейной жизни: жены, дети, разные амурные и пьяные приключения — словом, “чистое белье, перемешанное с грязным”, что так неприятно поражало аккуратистов Чеховых в семейном хозяйстве Александра. Почему-то Кузичевой кажется, что вот был бы он профессором… как его однокашник и знакомец семьи Владимир Вагнер, точнее, профессором математики, как он о том мечтал на первом курсе университета, — тогда бы его жизнь состоялась. Вряд ли эта благонамеренная гипотеза справедлива. Александр Чехов, человек удивительно разносторонний, помимо прочего, в течение двадцати лет был журналистом на все руки. Он писал о репортерстве: “Нужно быть молодым, крепким, выносливым и находчивым человеком. Нужно быть везде первым, нужно обладать чутьем и уменьем быстро ориентироваться”. Для того чтобы брать интервью у Победоносцева и одновременно успевать собрать хронику пожаров и происшествий, действительно надо “быстро ориентироваться”. Хорошо написал о нем сын, актер Михаил Чехов: “Он был слишком большой оригинал в жизни, и это помешало ему использовать свои знания и громадную жизненную энергию сколько-нибудь систематически и в каком-нибудь определенном направлении <���…> Он органически не выносил ничего обычного, привычного, трафаретного”.