Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 2 2010)

Кирилл Решетников. Голодный дух. — “Взгляд”, 2009, 14 ноября .

“Андеграундная модель поведения превратилась из ценного раритета в анахронизм. Стало ясно, что все давно не так, как хотелось бы ее адептам. Этический запрет на диалог искусства с властью, а также на приобретение им хотя бы какого-то официального статуса выглядит сегодня пошлой химерой. Взаимодействие самых неканонических авторов и культуртрегеров с государством и вообще с теми, кто может их поддержать и повысить в ранге, понемногу укореняется в реальности. Музыкальным руководителем Большого театра назначен Леонид Десятников, чья опера „Дети Розенталя”, представленная в том же Большом, в свое время вызвала настоящий скандал”.

“Подавление, отсев, отлучение от творческих перспектив производятся ныне отнюдь не государством, а по-настоящему бесчеловечной сущностью по имени „рынок”. Поэтому поддержка новаторов означает сейчас не столько легитимацию их творчества, сколько создание хотя бы временных пристанищ для выживания в рыночной саванне. Некоторые виды искусства нуждаются в этом больше, чем другие. Скажем, если у художника, работающего с визуальными объектами, сейчас есть теоретические шансы на самоокупаемость, то у авангардного композитора таких шансов нет: современная музыка в узком смысле этого термина — занятие убыточное”.

Олег Рогов. “И эти строчки кровью подпишу”. Последний поэтический привет от Льва Лосева — итог и напутствие живущим. — “Частный корреспондент”, 2009, 27 ноября .

“Нынешняя книга [„Говорящий попугай”] пронумерована седьмой, шестая вышла четыре года назад, а предыдущие сборники (включая прозу) были собраны в том, выпущенный „У-Факторией” в 2000 году. Так получается, что смерть всегда задает определенный контекст последней книге поэта, и случай Лосева не исключение. Стихи последнего сборника — все тот же мгновенно узнаваемый Лосев, но с привкусом какой-то мудрой и брезгливой усталости”.

“Стихи Лосева удивительным образом балансируют на тонкой грани: он смешивает центонную поэзию и приземленный уличный язык, оставаясь при этом вполне дистанцированным от материала, с которым работает, то есть и от цитат и от сленга. И это позиция подлинного поэта-аристократа, в отличие, скажем, от демократа Кибирова, не в обиду последнему будет сказано”.

Ксения Рождественская. “Большая книга”: Мариам Петросян. Дом, в котором… — “ OpenSpace ”, 2009, 5 ноября .

“Дом — это изнанка многих миров, в том числе и литературных. Здесь есть прямые отсылки, например к „Маугли”, но это „Маугли” наоборот: уже почти взрослый человек приходит в волчью стаю и пытается понять тамошние законы. Это безусловно, а может, и в первую очередь „Повелитель мух”, вплоть до кровавых выяснений отношений между „стаями”. Здесь безумный Ахав охотится на Снарка, а Снарк уползает во тьму Могильников. Здесь и „дурачки” Стивена Кинга, все его обиженные и оскорбленные, вроде героини „Розы Марены”, утащившей своего мужа в вымышленный, заболевший бешенством мир; или героя „Талисмана”, который прошел выжженные земли параллельного мира; или героев „Темной башни”, чьи жизни вот так же расходятся кругами по разным версиям Америки. Здесь же на стенах проступают призраки „Питера Пэна”, крокодилы подкрадываются под громкое тиканье секундной стрелки. И это очень советский, пионерский мир ночных страшилок и „Республики ШКИД”, всех светлых крапивинских мальчиков и Командоров. Со Стругацкими роман Петросян связан и стилистически, и кажущимся безразличием взгляда, как будто ты не увидишь ничего важного, если будешь смотреть на объект впрямую, и не узнаешь ничего нового, если тебе все скажут сразу и не дадут догадаться самому. Да и вообще это очень „стругацкая” история — про детей, которые идут то ли за Крысоловом, то ли по своим делам, и взрослых, которые то ли заблудились, то ли попали туда, куда нужно”.

Саша Соколов. Газибо. — “Зеркало”, Тель-Авив, 2009, № 33 .

“Если это и не собственно поэзия, то уж prose poetry несомненно...”, — пишет о новой публикации Саши Соколова обозреватель рубрики “ Poetry News Weekly ” (“ OpenSpace ”, 2009, 4 декабря ).

Счастье как провокация. Беседу вела Инна Карпова. — “Православие и мир”, 2009, 27 ноября .

Говорит Захар Прилепин: “Вчера я выступал где-то, мне сказали: „Как не стыдно, вы описываете разрушителей, террористов, экстремистов, которые ничего в жизни не хотят делать” — а я все время вспоминаю вполне симпатичного пушкинского Пугачева в „Капитанской дочке”, который не вызывает ни раздражения, ни отчуждения. <...> Пугачев в „Капитанской дочке” и Пугачев в „Истории Пугачева” — это два разных человека. В „Истории Пугачева” — это людоед и зверюга, а в „Капитанской дочке” — это любопытный, разный, необычайный, странный, страшный человек — но не людоед. И пушкинская художественная правда оказалась выше правды документальной. <���…> Когда вы ругаете большевиков и коммунистов — помните, Пушкин относился к бунтарям очень серьезно”.

Влад Тупикин. Записка о русскоязычном самиздате 1990-х и 2000-х. — “Неприкосновенный запас”, 2009, № 5 (67).

“В 2009 году в мире, переполненном мобильными устройствами, переносными компьютерами, интернет-зависимостью, виртуальными рейтингами и прочими приветами из виртуального ино(не)бытия, все еще существуют архаичные бумажные носители, отпечатанные кое-как на ксероксе, принтере или ризографе (совсем редко используют офсет, хотя бывает и такое), информация на которых скорее соответствует критериям старой журналистики и одновременно какого-то подобия девичьих дневников (но не блогов!), хотя производят ее отнюдь не только девушки, а внешний вид более чем разнообразен: от пародии на цветные глянцевые тинейджерские журналы (производители далеко не всегда сознают пародийность получаемого результата) до строгих четких страничек, рождающих воспоминания о давно пожелтевших книжках издательства „ Academia ” первой половины 1930-х годов. Все эти носители тяготеют скорее к периодике и воспринимают себя как таковые. Да и самоназвание этого явления, упорно именуемого мною самиздатом, зинмейкинг — калька с американского и отсылает к периодической печати”.

“В данном случае, гоняясь за самым важным критерием, отделяющим явление от других подобных, я не то что совершенно не рассматриваю фактор запрета (хотя с этим в странах типа России и Белоруссии тоже все чаще приходится встречаться, когда издателям говорят, например, в типографии или просто на коммерческом ксероксе или ризографе: „Нет, мы такое не печатаем, вы тут плохо пишете про [биип-биип-биип], это, наверное, экстремизм” или „Ой, да это же у вас экстремизм!” — удивленно-заинтересованно и тут же по-деловому: „Значит так, двойная цена и самовывоз всего тиража до конца рабочего дня! По бумагам проводим как конфетные упаковки”), я просто считаю этот фактор не определяющим и даже не вполне существенным. Меня больше занимает интенция к самостоятельности, первичный творческий и политический импульс сделать все самим и реализация такого импульса. Потому и самиздат”.