Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 2 2010)

“Культура возникает из желания заполнить пустоту”. “Нейтральная территория. Позиция 201” с Константином Кравцовым. Беседу ведет Леонид Костюков. — “ПОЛИТ.РУ”, 2009, 23 ноября .

Говорит поэт и священник Константин Кравцов: “<...> ну, скажем, церковная жизнь дает абсолютную полноту. То есть ведь культура возникает из желания заполнить <...> да-да, ту вот пустоту, которая образовалась ну, говоря языком христианской традиции, из-за грехопадения, когда человек оказался оторван от Бога по собственной воле. Он решил сам для себя быть богом и ушел в такую автономию. Но тем не менее остается потребность в религиозном, остается потребность в общении с Богом, которая после этой экзистенциальной катастрофы, имеющей название грехопадения, очень затруднена, невозможна. И человек заполняет эту пропасть, то есть строит такой мост, которым является культура”.

“<...> мне кажется, поэзия — это онтологическая ценность. Поэт есть хранитель языка. То есть благодаря тому, что существует поэзия, живет язык нации. Если люди перестают писать стихи, скажем, в определенном социуме, государстве, это означает, что нация деградирует. Культура, национальная культура начинает умирать, болеть по крайней мере. И вполне возможно, что она будет поглощена более сильным, здоровым, жизнестойким этносом, творчески развивающимся”.

“Наверное, никогда не было столько хороших поэтов, такого разнообразия, такого цветения, такого уровня владения формой. И они образуют какую-то такую резервацию, которая народу, скажем так, сейчас… не то что…”

Литература без воздуха. Наталья Иванова о молодых писателях, азарте и сопротивлении. Беседу вела Алиса Ганиева. — “НГ Ex libris”, 2009, № 43, 19 ноября .

Говорит Наталья Иванова: “Был какой-то момент, когда я посчитала, что наше дело кончается, что нет прироста. А сейчас вот есть Сергей Беляков: глаза у него горят сквозь бумагу…”

Вячеслав Лопатин. Саратовская школа. Эволюция. Контекст. ХIХ — ХХI века. — “Волга”, Саратов, 2009, № 11 — 12 .

От редакции “Волги”: “Книгу, фрагменты которой мы уже представляли („Волга”, 2008, № 1), художник, реставратор саратовского Радищевского музея Вячеслав Лопатин пишет чуть не всю свою жизнь („всею своею жизнью”) и работу над ней не считает оконченной. Текст движущийся, меняющийся, развивающийся: только в процессе подготовки к печати (около года) мы получили восемь (!) авторских вариантов. Вяч. Лопатин редко прибегает к прямому высказыванию, но предпочитает искать свое видение мира через высказывания других, через коллаж цитат...”

Евгений Майзель. Беда коммунизма. ЖЖ как зеркало русской эволюции. — “Искусство кино”, 2009, № 6, 7 .

“В общем, чем больше реализуются в ЖЖ идеальные признаки идеального СМИ (блогеры децентрализованы, неподконтрольны, мобильны и т. д.), тем очевиднее доминация в нем аффекта над смыслом, а с ней и правота Бодрийара, задолго до всякого Интернета настаивавшего, что средства массовой информации не развивают, а уничтожают коммуникацию”.

Григорий Медведев. Борис Рыжий и Шиш Брянский: попытка сопоставления. — “Топос”, 2009, 16 ноября .

“На первый взгляд, точек соприкосновения у столь разных поэтов, как Борис Рыжий и Шиш Брянский (псевдоним-маска Кирилла Решетникова), практически нет, но мы будем сопоставлять не тексты, вернее, не только тексты, а стратегии поэтического поведения, которые у двух этих поэтов полярны и доведены до крайности. В эпоху заката постмодерна и „исчерпанности всех парадигм” один из самых мучительных вопросов

для человека, который берется складывать слова в столбик, — как вообще „быть поэтом”? То есть как вести себя за пределами текста, чтобы не повторяться и не быть смешным”.

“Борис Рыжий полностью отождествил себя с собственным лирическим героем. Кирилл Решетников, напротив, максимально отстранился от своего поэтического „я””.

“Но в итоге Б. Б. Р. пришлось, как и его любимым персонажам, „отвечать за базар” по всей строгости. Потому что иначе с этой полублатной романтикой в начале двадцать первого века он казался просто смешным. Самоубийство оправдало и его лексику, и его поведение задним числом”.

Борис Минаев. Штирлиц, ХХ век. — “Русский Журнал”, 2009, 6 декабря .

“Свершение его состояло в том, что он гениально (в Штирлице) выразил эту главную русскую драму ХХ века. Необходимость постоянно врастать в среду, притворяться, подстраиваться, играть, быть своим среди чужих, необходимость постоянно думать о том, чтобы не потерять лицо, необходимость говорить с врагами на их языке, необходимость оставаться собой в любых, самых невероятных условиях, необходимость быть внутренне одиноким”.

Сергей Морейно. Заметки на своих полях. — “ TextOnly ”, № 30 (2009, № 3) .

“Недавно я, например, стоя под яблоней, задумался об эволюционном пути из стихов во прозу”.

“Герой — это то всё , живое и неживое, с чем мы оказываемся в диалоге, вступив в контакт с текстом. Нет диалога — нет героя. В мириадах текстов есть только автор, случаются персонажи, но нет героя. И это в моих глазах отличает хорошее письмо от дурного, послание от просто текста, потому что вне диалога нет читателя, а без читателя нет письма — одни каракули: грязь на снегу, если не пыль на ветру. Как мне как читателю нужен от текста заряд ума, любви, теплоты, да еще в натуральной оболочке голоса и, по возможности, облика — потрогать[?] и не мне одному: не Пушкин ли устами онегинской Татьяны подчеркивал: „Я к Вам пишу…””

“Поэзия отличается от прозы лишь одним — расстоянием между автором и героем”.

Андрей Немзер. Персонажам — персонажево. В проекте “Пелевин” правила не меняются. — “Время новостей”, 2009, № 216, 24 ноября .

“<...> три неизменные составляющие неизменного же пелевинского текста. Первая: мерзкий, но соблазнительный мир фальшивых слов, лгущих мифов, грязных предметов, подлых тварей и соответствующих всему означенному выше „правил игры”, не оставляющих малейшего шанса на выигрыш. Вторая: вожделенная пустота , всякое название которой (Внутренняя Монголия, шенгенская зона, в последнем продукте — Оптина пустынь и др.) идеологизирует, то есть искажает ее сокровенную пустотность, хитрым образом отбрасывая нас в проклятую „реальность”. Третья: герой (иногда совпадающий с повествователем, иногда скорее симпатичный аудитории, иногда ей изначально неприятный), которому (как и придурку-читателю) кажется , что он после ряда томительных авантюр обретает искомую истину, пустоту тож. Конечно, только кажется . Потому как какая же это, к ядрене фене, пустота , если она достигнута. Это всего-навсего Оптина пустынь. Или шенгенская зона. Или вершина Вавилонской башни. Или еще какая-нибудь мутотень, очередная ловушка для идиотов, на которые тароват этот безумный, безумный, безумный мир”.