Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 2 2010)

“Пелевина способны читать исключительно пелевинские персонажи. Литературные обозреватели, выполняющие эту утомительную и безрадостную работу по долгу службы (за оклад жалованья), исключения не составляют”.

Дмитрий Панченко. Когда закончилось Новое время? — “Неприкосновенный запас”, 2009, № 5 (67).

“<...> я скажу, что Новое время началось 6 марта 1665 года. В этот день увидел свет первый номер первого научного журнала — „ Philosophical Transactions ”, — публикуемого Королевским обществом Лондона. Эпоха, именуемая Новым временем, длилась чуть более трехсот лет. Она завершилась в 3 часа 56 минут (по Гринвичу) 21 июля 1969 года. Нужно ли напоминать, что именно в этот момент первый человек ступил на поверхность Луны?”

“Наша эпоха — эпоха аномии и, соответственно, неясного будущего. Бога нет,

а человечество потеряло уверенность в своей способности управлять ходом событий”.

Александр Панчин. Мозг решает, не спрашивая человека. Ученые решили задачу, которую не могли решить философы: причиной наших поступков является бессознательный выбор. — “Новая газета”, 2009, № 132, 27 ноября.

Говорит Юрий Панчин (заведующий лабораторией Института проблем передачи информации РАН): “[Роджер] Сперри показал, что у людей с перерезанным мозолистым телом (перемычкой, соединяющей левое и правое полушария мозга) возникают две независимые личности — одна в левом, другая в правом полушарии. К вопросу о свободе воли это имеет прямое приложение: удивительный факт, что две личности такого человека не конфликтуют и даже не осознают существование друг друга. Полушария разделили, но для них как будто ничего не изменилось! Создается впечатление, что любое действие, совершаемое нашим телом, трактуется сознанием (сознаниями?) как результат проявления его свободы воли, даже если оно таковым не было. Представьте себе двух человек, живущих в одной комнате, но не знающих о соседе. Всякий раз, когда открывается форточка, каждый из них убежден, что именно он ее открыл”.

“Убеждение, что мы можем свободно и сознательно выбирать наши поступки, является фундаментальным для нашей картины мира. Однако эта точка зрения не согласуется с последними экспериментальными данными, которые указывают, что наше субъективное восприятие свободы не более чем иллюзия, что наши поступки определяются процессами в нашем мозге, скрытыми от нашего сознания и происходящими задолго до появления ощущения принятого решения”.

Пора платить по счету. “Круглый стол” в Институте динамического консерватизма. Материал подготовил Андрей Фефелов. — “Завтра”, 2009, № 45, 3 ноября .

Говорит Михаил Делягин: “Я часто слышу от своих коллег, что нынешнее наше государство неэффективно. Я утверждаю обратное: Российское государство — самый эффективный известный мне управленческий организм. Просто не нужно путать цели, которые оно преследует, с лапшой, которую оно вешает на уши большинства. Нынешнее государство, насколько можно судить, — это инструмент по переводу биомассы, официально именуемой „российское население”, в личное богатство чиновников, хранящееся в фешенебельных странах. Когда мы говорим, что это устройство неэффективно, то ведем себя как овцы, которые между собой обсуждают ужасную неэффективность для них скотобойни. Хотя любой, кто кушает котлетки, прекрасно знает, что бойня вполне эффективна”.

Производство критически ангажированного искусства. Беседа Дмитрия Виленского и Александра Бикбова. — “Неприкосновенный запас”, 2009, № 5 (67).

Говорит художник, писатель Дмитрий Виленский (участник группы “Что делать?”): “Прежде всего надо быть готовым к бедности, то есть нужно найти способ существования, который позволяет не переживать о размере гонорара, и при этом иметь много свободного времени. Художнику также важно понять, что сегодня, как никогда прежде, важно не просто создание личной работы, „уникального произведения”, — важно также воссоздать коллективный контекст его производства, репрезентации и распространения. Мы живем в необычайное время перепроизводства всего, и убедить мир в том, что чей-то частный взгляд может быть важен для кого-то еще, — очень трудная задача. Важно постоянно иметь в виду, что ты представляешь не просто себя, но и некую социально-политическую среду в определенный исторический момент. А это возможно только тогда, когда ты движим стремлением ее менять. Менять — значит делать что-то вместе с другими. Значит осознанно проживать коллективную ситуацию как коллективную — и, возможно, делать это „долго”. Только тогда у художника может появиться серьезное историческое измерение: без этой претензии говорить о продолжении такого дела, как искусство, не имеет никакого смысла”.

Александр Пятигорский. Страх из 2009 года. — “Неприкосновенный запас”, 2009, № 5 (67).

“О страхе древнего шумера мы так же ничего не знаем, как о страхе современного папуаса, а часто и о страхе нашего коллеги или соседа по дому. В каждой эпистемологической ситуации мы имеем дело с другими страхами, объединяемыми общим названием „страх”, которое в одной эпистемологической ситуации является термином религии, в другой — психологии, в третьей — психиатрии, а в четвертой — вообще отсутствует. Логически же, как одно понятие, страх — бессущностен, ибо в каждом конкретном случае это будет не тот страх, что в каждом другом. Более того, он будет страхом не той же самой „страшной” вещи и, что особенно интересно, страхом не тех же самых людей”.

“1930-е годы моего детства знали четыре главных страха, на всю жизнь отпечатавшиеся в моей памяти: страх голода, страх ареста, следствия и лагерей (или, в лучшем случае, ссылки), страх туберкулеза и страх войны. Замечательно, что эти страхи были четко социально дифференцированными”.

“Сегодняшнее производство страха СМИ четко ориентировано на потребителя с ослабленной рефлексией и крайне размытой идеей социальной ответственности. Неудивительно поэтому, что наиболее популярным покупаемым продуктом оказывается макрострах (термин мой), объектом которого после значительного спада атомной истерики стали такие „страшные” вещи будущего, как глобальное потепление, глобальное загрязнение окружающей среды, глобальный дефицит продуктов питания и, наконец, глобальный терроризм. Замечательно, что в этом списке отсутствует страх глобального возрастания невежества — не в будущем, а уже сегодня”.