Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 3 2010)

«Проблема спасения на самом деле нереальна, граф. Она возникает у ложной личности, появляющейся, когда ум вовлечен в лихорадку мышления. Такие ложные личности рождаются и исчезают много раз в день. Они все время разные.

И если такой личности не мешать, через секунду-другую она навсегда себя позабудет.

А кроме нее спасать больше некого. Вот именно для успокоения этого нервничающего фантома и выдуманы все духовные учения на свете».

Казалось бы, услышав эту модифицированную версию учения Таракановой — Брахмана, впору закрыть книгу навсегда. Особенно потому, что Т. неожиданно с этим учением соглашается. Но и это еще не конец романа. Ариэль Эдмундович готовит графу Т. предложение, от которого невозможно отказаться, — искушение «реальным бытием» графа Льва Николаевича Толстого. Присоединившийся к бригаде литработников шестой автор-реалист создает главу, в которой читатель наконец-то узнает «всю правду». В соответствии с ней весь роман — лишь сон великого писателя Льва Толстого, абсолютно живого и очень респектабельного человека. В момент «пробуждения» «Лев Толстой» узнает, что имя «Ариэль» в переводе с древнееврейского обозначает «Лев Божий». Снова погрузившись в «сон», Т. при помощи той же самой каббалистической процедуры, которую использовал Брахман, проникает в его московскую квартиру и, не прибегая ни к ножу, ни к удавке… приносит его в жертву. При этом он, во-первых, сам становится единственным автором романа, во-вторых, оказывается в самой настоящей Оптиной пустыни, то есть у последнего мистического рубежа.

Итак, жертвенным агнцем оказывается другой Лев, наш современник, корыстолюбец и детерминист, отрицавший свободу воли и единство человеческой личности так яростно, что даже пытался пересказывать затерявшемуся в начале прошлого столетия графу Т. последние достижения современного «мозговедения».

Характерно, что и в этом случае Пелевин не забывает посягнуть на ограждения между литературой и реальным миром: в выходных данных книги Ариэль Брахман значится как литературный редактор, причем его имя — в траурной рамке. Перед читателем возникает поразительная по своей интеллектуальной красоте смысловая конструкция.

Мысль Пелевина уверенно вышла на новый виток. Проблематизируя каждый из путей спасения, предлагаемых традиционными конфессиями, Пелевин создает особую площадку для их исследования, расположенную на территории собственно литературы.

Василий КОСТЫРКО

[1] Д е к а р т Р е н е. Метафизические размышления. — В кн.: Декарт Р. Избранные произведения. М., 1950, стр. 340.

[2] Фридман И. Н. Щит Персея и Зеркало Диониса. — В кн.: «Вячеслав Иванов. Архивные материалы и исследования». М., 1999, стр. 253, 258, 280.

В и к т о р П е л е в и н. Т. М., «Эксмо», 2009, 384 стр.

Самоопределение

В предисловии к роману Пелевина «Чапаев и Пустота» сказано: «Специалисты по литературе, вероятно, увидят в нашем повествовании всего лишь очередной продукт модного в последние годы критического солипсизма». Подпись под предисловием: «Урган Джамбон Тулку VII, Председатель Буддийского Фронта Полного и Окончательного освобождения (ПОО (б))» [3] .

Поверим уважаемому Председателю и попробуем разобраться, что же такое «критический солипсизм», поскольку есть серьезное подозрение, что продуктом (а также глубоким анализом) именно этого метода является роман о графе Т. Но для этого совершим довольно далекий экскурс в теорию исследования.

Открытые и замкнутые системы

С точки зрения науки или философии можно выделить два типа систем, возникающих при исследовании объекта.

Тип 1 . Система, которая не включает наблюдателя. Причем влияние на нее самого наблюдателя пренебрежимо мало. Она существует как бы сама по себе, а наблюдатель только получает о ней информацию.

Такие системы характерны для позитивистской науки. Наблюдатель (субъект) в данном случае выступает как некоторый универсальный измеритель: он анализирует объект, при этом объект никак на него не влияет. Более того, такое влияние должно быть последовательно исключено. Позитивистский эксперимент, таким образом, добивается строгой объективности измерения.

Галилей бросает свинцовые шары с Пизанской башни. Он исследует процессы свободного падения тел. Шары (слава богу) падают на землю, а не на голову исследователя. Он устраняет себя из системы и потому делает вывод, что падение шаров будет подчиняться одним и тем же законам, кто бы и когда бы их ни бросал.

Такие системы назовем открытыми .

Тип. 2 . Система, которая включает в себя наблюдателя. Наблюдателя не всегда можно устранить из системы. (А в этом случае непрерывное взаимодействие и взаимовлияние субъекта и объекта неизбежны.) Например, в том случае, когда ученый или философ исследуют универсум как целое, универсум заведомо включает в себя исследователя, а другого универсума, из которого можно было бы объективно и независимо посмотреть на окружающий мир, у нас нет.

Примером подобной системы также является сам наблюдатель в процессе самопознания. Когда я пытаюсь разобраться в своих мыслях, я себя неизбежно меняю, и потому подобный процесс бесконечен.

Другой пример такой системы — это книга и ее читатель (или, более точно, все ее читатели). То, что книга влияет на читателя, — очевидно. Но верно и обратное: читатели создают интерпретации книги, каждый свою. Таких интерпретаций неограниченно много. Они влияют одна на другую. Возникает своего рода волна смыслов, которая подхватывает книгу. «Гамлет» или «Дон Кихот» сегодня принципиально отличаются от тех текстов, которые написали Шекспир или Сервантес.

Можно предложить такой парадокс: «Чем победа над собой отличается от поражения?» Если ничем, то и «победа» и «поражение» теряют смысл. Системы, включающие наблюдателя, парадоксальны с точки зрения классической логики.

Такие системы назовем замкнутыми . Есть основания полагать, что пелевинский критический солипсизм создает и анализирует именно такие системы.

Кант и Гегель

Кант, будучи последовательным сторонником классической логики, для того чтобы охватить любую систему и избежать появления парадоксов, ввел понятие трансцендентального знания (в противоположность эмпирическому). Носитель этого знания — своего рода универсальный наблюдатель, который является внешним по отношению к любой системе. Это — чистое «Я», которое оперирует неизменными истинами, например — представлениями о пространстве и времени или математическими утверждениями, такими как «2 + 2 = 4».