Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2007)

“Ласточка” характерна для поздней поэзии Заболоцкого — она предельно проста, поэтические средства минимальны, но в ней звучит и наполняет ее какая-то очень глубокая интонация. Эту интонацию несет в себе метр — тот самый четырехстопный хорей с альтернансом, о котором говорилось выше, в связи с ранними “Ласточками” Набокова. В генетической памяти этого метра живут такие, например, образцы: “В ризе странника убогой, / С детской в сердце простотой, / Я пошел путем-дорогой — / Вера был вожатый мой” (Жуковский, “Путешественник”, 1809), или: “Жил на свете рыцарь бедный, / Молчаливый и простой, / С виду сумрачный и бледный, / Духом смелый и прямой. // Он имел одно виденье, / Непостижное уму <...>” (Пушкин, 1829). Приведенные стихи Жуковского и Пушкина имеют иномирный отсвет, они говорят о бытийно значимом и непостижном, но форма их проста, как просты и непостижны жизнь, смерть, вера, любовь. В этот ряд встает и бесхитростная “Ласточка” Заболоцкого — она тоже говорит о главном, о любви и смерти; в самом сюжете ее нет утешения, но через этот печальный сюжет что-то “сквозит и тайно светит” — это свет любви, нежности и жалости, исходящий от самых простых слов, уложенных в коротенькие строки: “реет, плачет, словно птица”, “душу бедную твою”. Эта маленькая лирическая драма отрешена от земных обстоятельств, она совершается в духе — на той высоте, где безнадежность невстречи поглощается светом любви.

Перечитав стихи о ласточках, такие разные, мы видим, что ласточка — заветная птица в русской поэзии. Ей поверяются главные темы, она — по­друга поэтов, она их уносит на своих легких крыльях туда, откуда сама родом, — в те сферы, где живут вдохновение, любовь, вера, душа. Чаще всего ласточка и воплощает “то, что мы зовем душой” и что так просто определил, обращаясь к ней, поэт: “Тучка, ласточка, душа! Я привязан, ты — свободна” (Александр Кушнер, 1969).

st1:metricconverter productid="1 См" 1См /st1:metricconverter .: Кожевникова Н. А., Петрова З. Ю. Материалы к словарю метафор и сравнений русской литературы XIX — XX вв. Вып. I. Птицы. М., 2000.

st1:metricconverter productid="2 См" 2См /st1:metricconverter . об этом: Эпштейн Михаил. О душевности. — “Звезда”, 2006, № 8, стр. 208.

3 Примеры см.: Кожевникова Н. А., Петрова З. Ю. Материалы к словарю метафор и сравнений русской литературы XIX — XX вв. Вып. I. Птицы, стр. 88 — 90.

st1:metricconverter productid="4 См" 4См /st1:metricconverter .: Державин Г. Р. Стихотворения. Л., 1957 (“Библиотека поэта”), стр. 411 (комментарии В. А. Западова).

5Фет А. А. Вечерние огни. М., 1979 (“Литературные памятники”), стр. 238.

6Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. st1:metricconverter productid="4. М" 4. М /st1:metricconverter ., 1980, стр. 212.

7Фет А. А. Вечерние огни, стр. 752.

st1:metricconverter productid="8 См" 8См /st1:metricconverter .: Бойд Брайан. Владимир Набоков: русские годы. Биография. М., 2001, стр. 209.

9 Гаспаров М. Л. Семантический ореол пушкинского четырехстопного хорея. — В кн.: “Пушкинские чтения”. Сборник статей. Таллинн, 1990, стр. 6.

10 Подробнее см.: Сурат И. “Жил на свете рыцарь бедный...” М., 1990, стр. 52 — 54.

11“Осип Мандельштам и его время”. М., 1995, стр. 197.

12См. об этом: Сурат И. Событие стиха. — “Новый мир”, 2006, № 4, стр. 156 — 158.

13Тарановский К. Ф. О поэзии и поэтике. М., 2000, стр. 112.

14См.: Мандельштам Н. Я. Воспоминания. М., 1999, стр. 217 — 219.

15Ронен Омри. Поэтика Осипа Мандельштама. СПб., 2002, стр. 24.

16Мандельштам Осип. Полное собрание стихотворений. СПб., 1995, стр. 557 (комментарий А. Г. Меца).

17См.: Одоевцева Ирина. Избранное. М., 1998, стр. 354 — 355.

18Из рецензии Л. Н. Гумилева на 2-е издание “Камня”, цит. по кн.: Мандельштам Осип. Камень. Л., 1990 (“Литературные памятники”), стр. 220.

19Аверинцев С. С. Судьба и весть Осипа Мандельштама. — В кн.: Мандель­штам Осип. Соч. в 2-х томах, т. 1. М., 1990, стр. 40.

20 Подробнее см.: Сурат И. Пушкинист Владислав Ходасевич. М., 1994, стр. 6 — 9.

21 Ходасевич Вл. Окно на Невский. 1. Пушкин. — В кн.: “Лирический круг”. М., 1922, стр. 83 — 84.

22 Ходасевич Вл. Бесславная слава. — В его Собр. соч. Т. 2. Ann Arbor, 1990, стр. 286.

Ольга Славникова. Басилевс. Рассказ. — “Знамя”, 2007, № 1.

Славникова, получив премию за лучший роман года, тут же сделала заявку на премию за лучший рассказ. Честно говоря, не помню, когда Славникова последний раз обращалась к этому жанру. Кажется, еще задолго до “Стрекозы...”, во времена ее дебютной “Первокурсницы”. Не знаю, что побудило признанного романиста взяться за эту миниатюру, тем более что сюжет этого небольшого рассказа она легко могла бы развернуть в роман.

С первых же строчек я был очарован. Ни один из ее сложнейших, с изумительным искусством составленных романов не произвел на меня такого впечатления. Славникова, в сущности, великий мастер описывать предметы. Всякий раз ожидаешь от Славниковой повтора, банальности, но она умудряется их избежать и неутомимо придумывает все новые сравнения. Но прежде автор “Стрекозы...”, удивляя изобретательностью и мастерством, в то же время отталкивал приверженностью к “эстетике безобразного”. Писателю как будто неинтересно описывать красивые вещи, красивых людей, природу. Вот превратить небольшой пожар на грязной кухне или описание темного и вонючего подземного перехода в маленькие шедевры — это задача как раз для нее. Нет, в “Басилевсе” автор не отказался вовсе от “эстетики безобразного”. Например, описания еды в новом рассказе по-славниковски тошнотворны. Автор как будто страдает врожденным отвращением к еде. Читателю на выбор предлагаются и чай, “бурый, с явственным вкусом водопроводной воды”, и “сухие, деревянные на вкус крендельки”, от хозяйственной сумки героини “соблазнительно и мерзко тянуло докторской колбаской”. Почему же мерзко? Это вкусная, качественная колбаса — слава и гордость отечественных мясокомбинатов. Но таков уж авторский взгляд.

И все-таки новый рассказ красив. Красив и заглавный герой: “Породистый вислоухий шотландец, он на склоне кошачьих лет более всего напоминал русского мужика в шапке-ушанке и толстом, местами продранном тулупе. Но, несмотря на почтенный возраст, рыжие глаза кота пылали опасным огнем, и каждый, кто тянул к нему непрошеную руку, получал украшение в виде параллельных кровоточащих царапин. <���…> глаза его, похожие на очень сахаристый золотой виноград, сладко щурились на бархатный уют. <���…> Он как будто понимал, что речь идет о его потускневшей красоте, и так старательно мылся языком, что становился весь будто написанный маслом. <���…> грузно сваливался с кресла на толстый ковер, оставляя рыхлый след, точно на снегу, и забирался под мебель, где его ожидала любимая игрушка: плюшевая крыса”.

Привлекательность этого образа не исчерпывается обычным кошачьим очарованием. Надо знать героев Славниковой, чтобы оценить по достоинству этого кота. Как я уже сказал, Славникова любит описывать вещи, и ее малоподвижные герои суть те же вещи. По замечанию писательницы Натальи Анико, Славникова производит над своими героями сложную операцию — изымает душу. Душа здесь без надобности. Она описанию как раз таки не поддается. Но в новом ее рассказе живые существа есть, есть! И первое “живое из живых” здесь, конечно же, кот.