Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2010)

Герман Садулаев. “Не нужно ходить с головой, повернутой назад”. — Информационное агентство Belomorchannel (“Беломорканал”), Северодвинск, 2010, 16 января .

Ответы на вопросы, заданные в ходе интернет-конференции. “<...> мы вступили в эпоху комментирования. Так бывает, и это не от недостатка талантов. В культуре всегда время создания оригиналов сменяется временем комментирования. Наши тексты сейчас — это комментарии. К текстам XVIII, XIX, XX веков. К иностранным текстам. Сейчас никто физически не может написать какие-нибудь „Мертвые души”, но может создать текст, который в онтологическом смысле будет современным комментарием и как таковой нужен и интересен”.

“Так я и не разжигаю. Разве я разжигаю? Я гуманист. Я просто говорю, что каждый народ должен жить, как он сам хочет, а воевать не надо. Что у богачей нужно лишнее забрать и поделить по справедливости. Убивать никого не надо. Пусть сами валюту сдают, добровольно. А то, не ровен час…”

См. также статью Аллы Латыниной “Чеченская война Германа Садулаева” в настоящем номере “Нового мира”.

Ольга Седакова. Кому мы больше верим — поэту или прозаику? — “ OpenSpace ”, 2010, 26 января .

Выступление на “Оксфордских дебатах” в британском посольстве в Москве 26 июня 2008 года. “Высказывание поэта состоит не из слов, а из фантастической законности их явления и соединения. В этом смысле они и большие слова. Опровергать их нелепо, потому что в таком случае надо опровергать не смысл их, а саму их плоть, звук, место этого звука в общей звуковой цепи. <...> Эти „большие слова” не значат что-то: они просто есть что-то . И реальность их существования поражает. В „больших словах” поэта мы узнаем слово нашего языка не как смысловую, но как силовую единицу. Да, с поэтическим словом всерьез, по-прозаически (точнее, по-журналистски) спорить будет только невежда определенного толка. Зато их, „большие слова” поэтов, можно просто не слышать. Есть и такое „мы”, просто не слышащее поэзии как поэзии. Это те, кто привык понимать слова „по отдельности”, а поэзия „по отдельности” не говорит”.

См. также: Ольга Седакова, “Русская культура” — “Континент”, 2009, № 142 .

Ирина Сурат. Летающий слон. Теодицея Дмитрия Быкова. — “Октябрь”, 2010, № 1.

“Как можно не расслышать эти невероятные быковские интонации и ритмы, которые ни с чьими другими не спутаешь! Быкова отличает именно просодия — если уж говорить о вопросах профессионализма, то здесь он действительно мастер (прошу прощения за это нормальное слово, дискредитированное не столько Булгаковым, сколько известным собеседником Пастернака). Расписать быковскую просодию не хватит и книги, так что скажу лишь о главном: великолепно владея классическими формами стиха, он прибегает к ним нечасто; категорически не принимая верлибра и „разболтанного дольника”, Быков работает в собственной фирменной поэтической манере, которая далеко не сразу ему далась, — он любит пеоны и разного рода трехсложники, на основе которых создает новые рисунки, а если и получается у него дольник, то вовсе не разболтанный, а сложно-упорядоченный, звучащий выразительно, резко-индивидуально”.

Иван Толстой. Одеть и срочно отправить в Париж! — “Огонек”, 2010, № 4,

1 февраля.

“Его [Пастернака] собственные воспоминания о речи в Пале Мютюалите не подтверждаются никакими сторонними свидетельствами. По его словам, он будто бы вышел перед переполненным залом и произнес: „Я понимаю, что это конгресс писателей, собравшихся, чтобы организовать сопротивление фашизму. Я могу вам по этому поводу сказать только одно. Не организуйтесь! Организация — это смерть искусства. Важна только личная независимость. В 1789, 1848 и 1917 годах писателей не организовывали ни в защиту чего-либо, ни против чего-либо. Умоляю вас — не организуйтесь!” Так рассказывал он своему гостю Исайе Берлину. <...> Однако никто из присутствовавших подобных слов Пастернака не запомнил. Ни сидевшие в зале, ни стукачи из советской делегации, ни писатель-чекист Киршон, ни Андре Мальро, который синхронно переводил выступление Пастернака. <...> Свершилось ли все это в его помутненном сознании, а не наяву? Кажется, да. После краткой речи Борис Леонидович стоял за кулисами, растерянно повторяя только одно: кто отвезет его в гостиницу?”

Лев Усыскин. Сэлинджер как повод. — “ Cogita!ru . Общественные новости Северо-Запада”, 2010, 29 января .

“Но и не это все-таки главный недостаток работы Райт-Ковалевой. Переводчица, в общем, честно переводила предложение в предложение, стараясь соблюдать максимальную семантическую точность, но… вместе с грязной водой, похоже, выплеснула и ребенка. Дело в том, что речь Холдена строится всякий раз по довольно характерной модели. Он, допустим, собирается что-то сказать утвердительное, начинает и, уже по ходу говорения, начинает в этом сомневаться, к концу высказывания вовсе переворачивая начальное утверждение с ног на голову. (Такое сальто не вмещается обычно в предложение, занимая абзац, — но этот уровень аутентичности переводчица не отслеживала, полагая, что достаточно добиться адекватности на уровне более мелких речевых конструкций.) И это не просто стилистическая особенность языка героя-повествователя, а структурообразующая вещь”.

См. также на эту тему статью Вл. Березина “Превращение Воннегута” в настоящем номере “Нового мира”.

П. И. Филимонов. Несколько ножей в спину поэзии. — “Новые облака”. Электронный журнал литературы, искусства и жизни. Ежеквартальное издание, выходит с 2007 года. Тарту — Таллинн, 2009, № 3-4 (55-56), 31 декабря .

“<...> поэт совершенно точно является ретранслятором, поскольку очень часто мысли, образующиеся в итоговом тексте, никогда не могут прийти в голову тому человеку, который их записал. Я сужу по себе, порой некоторые наблюдения или мысли, присутствующие в текстах, выходящих из-под моих пера и клавиатуры, поражают меня до столбняка, до окаменения, до Лотова соляного столпа, как не могут поражать человека его собственные мысли. И тем не менее — все равно я утверждаю, что в поэзии нет ничего мистически-эзотерического. То необъяснимое, которое присутствует в поэзии, не имеет мистической природы, скорее это относится к неисследованным возможностям человеческого мозга, это что-то до крайности гуманистическое, земное, ноосферическое, если хотите. Готов согласиться, что запасники поэзии находятся именно в ноосфере, всеобщей карте памяти человечества. Просто вот поэтам по непонятным причинам дарован доступ в это хранилище. Если хотите, у них есть код доступа, хакерская программа, взламывающая защиту — неизвестным лично мне способом. Поэтому тексты чаще всего умнее и глубже своих авторов”.