Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2005)

Захар Мухин. Великий поэт Бонифаций. Он же Герман Геннадьевич Лукомников. — “Топос”, 2005, 30 июня .

“Недавно в одной московской галерее, в Зверевском центре современного искусства, Герман провел беспрецедентную акцию. Ровно сутки он читал стихи. Без антракта. Как это возможно физически, я не понимаю, но за сутки он всего один раз вышел в туалет, на несколько минут. <���…> Герман читал с полуночи до полуночи. Читал сидя, стоя, прохаживаясь. Читал на память, с листочка, из ноутбука. За сутки он ничего не съел. Не принципиально. Были приготовлены сок, пирожки, бутерброды, но он так увлекся чтением стихов, что ни к чему не притронулся. <���…> В общей сложности литсутки посетили человек 50. Люди слушали, потом шли на работу, возвращались с работы, а Лукомников все читал и читал…”

Андрей Немзер. Большое Собрание. Александр Солженицын заключил договор с издательством “Время”. — “Время новостей”, 2005, № 119, 6 июля .

“Тридцатитомное Собрание сочинений Александра Солженицына будет выпускать в свет издательство „Время” — договор об этом в доме Солженицына в Троице-Лыково подписали автор „Архипелага...” и директор издательства Алла Гладкова. <���…> Автор и издательство решили, что первым должно увидеть свет заветное солженицынское повествованье — „Красное Колесо” (2006 — 2007). Такой — внешне неожиданный — выбор обусловлен тремя причинами. Во-первых, „Красное Колесо” знакомо русскому читателю гораздо меньше, чем все прочие художественные создания Солженицына. Печатавшиеся в 1990 — 1991 годах огромными тиражами в разных журналах, его „узлы” по многим причинам не были освоены обществом. <���…> Полностью же в Отечестве „повествованье в отмеренных сроках” было выпущено лишь один раз — ныне этот воениздатовский десятитомник середины 90-х затруднительно найти даже у московских букинистов. Во-вторых, именно сейчас в „Красное Колесо” вносятся завершающие штрихи. Книгу о революции (и ее глубинной связи с Первой мировой войной) Солженицын задумал совсем молодым человеком, еще не изведав ни фронта, ни лагеря. Конечно, это была иная книга, но замысел свой (постоянно прирастающий новыми смыслами, мужающий вместе с писателем) будущий автор „Красного Колеса” пронес сквозь войну, тюрьму, ГУЛАГ, годы подпольного писательства и годы великой славы. Лишь исполнив свой долг перед безвинно сгинувшими — написав „Архипелаг...”, он обратился к истории разломного, смутного времени. И работал над „Красным Колесом” (первоначально повествованье предполагалось еще более объемным, охватывающим всю Гражданскую войну) более двадцати лет. Узел, ставший последним, — „Апрель Семнадцатого” (за ним следует конспект исторической части грезившихся прежде книг — „На обрыве повествованья”) — был завершен накануне возвращения Солженицына в Россию. Затем на десять лет работа была отложена — сейчас писатель к ней вернулся. Он решил, что повествованье (особенно третий и четвертый „узлы” — „Март...” и „Апрель Семнадцатого”) должно немного сжать, освободить от „лишних” частных деталей. По словам писателя, сокращения составят пять или чуть больше процентов от всего огромного корпуса. Сейчас правка дошла до последней части „Марта...” — читать же мы будем окончательную редакцию. В-третьих, и это, пожалуй, всего важнее, „Красное Колесо” было жизненно важной книгой в те годы исторического перелома, когда изрядная часть нашей публики великий труд Солженицына не заметила. Но опыт солженицынского постижения истории, ее непостижимой (но постигаемой!) сложности, ее сопричастности высшему не менее важен и сейчас, когда мы вновь начинаем ощущать трагическую непредсказуемость будущего”.

Андрей Немзер. Ее писал не Томас Манн. Переведена английская биография Чехова. — “Время новостей”, 2005, № 129, 20 июля .

“Да, в книге [Дональда] Рейфилда [„Жизнь Антона Чехова”] нет пакостных умолчаний и слащавой подмалевки (как нет, впрочем, и смакования „клубнички”). Да, четко сказано, что детство Чехову выпало отвратительное; что папенька Павел Егорович был человеком весьма неприятным; что отношения с братьями нормам идиллии не соответствовали никогда; что в таганрогской гимназии учили абы как и мальчик учился соответственно; что мещанское начало в душе Чехова легко уживалось с началом богемным; что по борделям он начал ходить гимназистом и предавался этому роду увеселений, сколько хватало сил; что с женщинами зачастую обходился чудовищно (и многим из них это, похоже, нравилось); что легендарная чеховская деликатность перемежалась жуткими эксцессами равнодушия и эгоизма; что Чехов мог годами длить отношения с людьми, которых в грош не ставил, а мог жестоко мстить обидчикам (реальным или мнимым); что он не хотел организовать свою жизнь помимо семьи (той самой, искорежившей детство-отрочество) и постоянно давал деру из тщательно им же обустраиваемого мелиховского дома; что он всегда был окружен приятелями, собутыльниками, коллегами, прихлебателями и постоянно тяготился гостями, коих сам же и зазывал... Да, устранены купюры и предъявлены новые источники. Все так, только непонятно, почему мы должны в результате узреть „совершенно другого, неизвестного до сих пор Чехова”?..”

Мирослав Немиров. Поэт как поп-звезда. — “Взгляд”. Электронное информационно-аналитическое издание. 2005, 6 и 7 июля .

“Что делается? Делается следующее — люди собираются в разных заведениях, именуемых „клубы”, пьют там водку и другие разноалкогольные напитки, и одни читают со сцены, а другие слушают стихи. Это происходит уже примерно с начала нулевых. <���…> И вот потому-то поп-звезды теперь — поэты: [Дмитрий] Воденников, [Всеволод] Емелин, [Андрей] Родионов, Юдик Шерман — перечисляю первых пришедших в голову. Они, впрочем, и читают не как поэты или как артисты, а именно как, скорее, рэперы или, не знаю, как шаманы. Камлают. С безобразиями, с телодвижениями, да и с роком тоже начинают пытаться дружить — Родионов давно уже время от времени на свои чтения приводил людей стучать на бонгах и бить в маракасы, а сейчас репетирует настоящий электрический „нойз”…”

См. также беседу Мирослава Немирова с Евгением Лесиным — “НГ Ex libris”, 2005, № 19, 2 июня .

См. также: “У меня нет отторжения от поэтов другого склада, и если они не получают премий, то уж я в этом точно не виноват. Есть немало поэтов, достойных и успеха, и почета. Некоторые из них радикальны, но лично меня это не шокирует. Мне очень нравятся, например, и Всеволод Емелин, и Андрей Родионов из товарищества „Осумасшедшевшие безумцы”. Нравится их драйв, без которого нет настоящей поэзии. Поэзия должна любым способом заставить людей волноваться и трепетать”, — говорит Максим Амелин в беседе с Яном Шенкманом (“НГ Ex libris”, 2005, № 26, 21 июля ).