Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2006)

— Я передумал, я не буду вас снимать.

На следующий день весь Нью-Йорк, кто восхищаясь, кто возмущаясь, только и говорил о человеке, отказавшемся нажать пальцем на фотоспуск и положить в карман чек на двести тысяч долларов. Так, почти нечаянно, Энди установил нижнюю планку стоимости своих работ. Кстати, кроме его несуразных работ от него осталось еще четыре сотни однотипных париков, с которыми никто не знает сегодня, что делать.

О том, что фортуна никогда не действует рационально, свидетельствует другая артистическая карьера — Юла Бриннера. Беженец из русского Харбина, оказавшись в Калифорнии, он в течение года ходил по утрам наниматься статистом на киностудию. Всем пришедшим выдавали стаканчик горячего кофе с булкой. Бриннера не брали даже в массовку, и от совершенной безнадежности он заболел тифом. Выздоровев, обритый наголо, он вновь пришел на киностудию за своим кофе с булочкой. Из толпы таких же, как он, Юла сразу выдернул помреж, восхищенный формой его головы, теперь напоминавшей бильярдный шар:

— Откуда ты такой взялся?!

Бриннер возмутился:

— Да я целый год приходил сюда каждое утро!

— Ладно, — сказал помреж, — на коне галопом проскакать сумеешь?

— Не пробовал.

— Сейчас попробуешь.

Бриннер не удержался в седле и серьезно повредил позвоночник.

Во второй раз чудом выйдя из больницы — с голым черепом и в корсете, — он явился на ту же киностудию и только тогда — переболев тифом и чуть не сломав позвоночник — стал тем супергероем Голливуда, походке которого пытались подражать все мальчишки Старого и Нового Света и чья бритая башка на рекламе товаров обходилась их производителям в десятки миллионов долларов. Историей этой я обязан питерскому “прбоклятому” поэту старшего поколения Виктору Сосноре.

Подобно красивому доказательству теоремы, она самоценна независимо от того, что думают на этот счет киноведы, биографы и моралисты. Басня сначала — потом мораль. Так Спилберг свой первый и лучший фильм “Дуэль” снимет, обманув рекламодателей, которые выделили ему несколько сот тысяч долларов на рекламный ролик нового легкового автомобиля. На эти деньги он с приятелями снял телефильм с саспенсом покруче хичкоковского. После чего к нему в очередь выстроились голливудские продюсеры, которых он обмануть уже не сможет. Или не захочет.

Опознать в потоке повседневности и выудить притчу способны только сочинители, знающие, как многим в этой жизни можно пренебречь и в каких случаях непозволительно ошибиться ни на миллиметр и ни на секунду. Покажи мне свой улов, и я скажу тебе, кто ты. Едва ли не лучший из российских и, уж во всяком случае, питерских прозаиков (генезис важен) в свой тяжелый год упорно думал об американском изобретателе, запатентовавшем дырку в острие иголки, что выглядело абсурдом, но после появления швейной машинки Зингера принесло богатство ему и всем его наследникам, жившим доныне на дивиденды от родительского отверстия.

— Нужен вот такой какой-то ход, кажущийся на первый взгляд идиотским, — говорил он мне вскоре после развала советской системы.

Сам я о деньгах думал всегда по мере необходимости и до сих пор — то на коне, то под конем. Случалось, выезжал в город на метро с последним пластмассовым проездным жетоном, и он ломался у меня в кармашке джинсов, так что назад вернуться я уже не мог — необходимо было добыть в мегаполисе денег. Мог в один и тот же день купить квартиру, потерять работу и найти новую. Отчего-то на пороге 90-х я возомнил, что пузатый, будто пластилиновый, английский фунтик, заначенный из первых заграничных гонораров, явится залогом того, что деньги у меня впредь переводиться не будут. Между прочим, так и получилось — словно сбрендившие какие-то ангелы-хранители успевали подстелить соломки, подставить лестницу и протягивали всегда для помощи никогда не руку, а палец, не шест, а прутик, но этого всегда оказывалось достаточно: немного добавить — и будет в самый раз.

Занятна ситуация, в которую я попал однажды на берегу Люцернского озера. Просто кому-то понравился мой святочный рассказец, опубликованный солидной швейцарской газетой, и один цюрихский журнал предложил мне пожить месяц и поработать в двухэтажном домике, в пяти метрах от воды, в укромном месте с видом на гору Риги. Я не стал терять подвернувшийся шанс написать повесть, что в Москве тогда для меня было нереально. Из Цюриха меня привезли на машине. Наутро я запасся провизией и выпивкой, обложился бумагой и давними записями и наглухо засел в своем блокгаузе. Повесть очнулась, посопротивлялась во мне — и поперла. Прикасаешься пальцами к каким-то предметам и темам, которые оберегал, как сон, не тревожил годами, — и они вдруг начинают звучать. Когда идет текст — это как путина.

В конце недели мне звонят и спрашивают, не согласился бы я встретиться с одной соседкой, которая якобы очень любит русских и хочет познакомиться. Отказать практически незнакомым людям, которые так много для меня сделали, я не мог. Договорились о времени, и в назначенный час в мою дверь постучали. Вошла немолодая, но и далеко еще не старая, стройная, холеная дама. Она выглядела оживленной, я же не потрудился даже побриться и, с трудом подбирая английские слова, мысленно пребывал в тексте, только физически находясь в комнате, да и вообще в Швейцарии — где, впрочем, мне уже приходилось бывать.

— Вы давно приехали? — спросила она.

— Около недели.

— Как вам понравился Люцерн?

— Я в нем пока что не был, работал, — указал я на ворох бумаг и тоненькую кипу исписанных листов.

Она прониклась, после чего сказала мне, что Люцерн очень музыкальный город — недавно в нем открылся крупнейший в Европе концертный зал, а сегодня вечером в одной из кирх состоится концерт музыкантов из Санкт-Петербурга. Она может прислать мне билет — чтобы не мешать моей работе, его подсунут под дверь.

Я растерялся:

— Хорошо, а где и когда мы с вами встретимся?

— О, я не могу пойти, — сказала она, — у меня сегодня вечером гости.

— Тогда и я не пойду, — сказал я с облегчением. И зачем-то добавил: — Я вообще не люблю музыку.

Чтобы брякнуть такое немке, надо иметь что-то в голове.

— Но вы же сможете пообщаться там со своими соотечественниками! — воскликнула она.

— Вы знаете, я и на родине сыт ими по горло, — ответил я, для понятности подтвердив это жестом.

Разговор явно не клеился. Чтоб не выглядеть совсем уж невежей и бирюком, я поинтересовался, бывала ли она в России, в каких городах и кто ее русские друзья.

— О, мистер Горбачофф, Андрей Тарковски...