Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2005)

См. также беседу Андрея Толстого и Анатолия Чечика: “Новая Юность”, 1998, № 1-2 .

Павел Крусанов. Идеологический массаж. Беседу вел Илья Колодяжный. — “Литературная Россия”, 2004, № 43, 22 октября .

“Мы сейчас живем в постгуманистическую эпоху, потому что гуманизм в той форме, в которой он был преподан в эпоху Возрождения, уже пережил свой героический период и, собственно, исходя из опыта ХХ века, себя дискредитировал. <���…> Зло и добро нельзя искоренить, их можно только перераспределить. Во взаимных колебаниях зла и блага и заключается вечная гармония бытия. В силу этого нужно четко осознать: если мы заинтересованы, чтобы у нас стало лучше, надо уметь перераспределять эти вечные категории. <���…> сделать такой идеологический массаж умов, чтобы ромашки из головы высыпались, чтобы реалистичнее смотрели на мир. И понимали: чтобы было в России хорошо, хуже должно быть как минимум в Америке. <���…> Я ратую за то, чтобы в моем отечестве было хорошо. И если этого придется добиваться тем, что где-то станет хуже, то сделаю это бестрепетно. <���…> Я считаю себя патриотом идеального государства, которое у меня находится в голове. Как учили греки, мир состоит из эйдосов и их земных подобий. Так вот, мне кажется, что эйдос — Россия, безусловно, совершеннее и привлекательнее, чем Россия как некое земное воплощение высшего замысла. Я люблю замысел. И хочу, чтобы действительность приблизилась к этому замыслу”.

Константин Крылов. Газонокосильщик. — “АПН (Агентство политических новостей)”, 2004, 12 октября .

“Итак, 9 октября в Париже скончался Жак Деррида. Смерть человека, понимавшего мир и жизнь (собственную в том числе) как „текст”, а „текст” как слоеный пирог из „подразумеваемого” разной степени пропеченности, должна была быть обозначена именно словом „скончался” — с очевидной отсылкой к „кончился” и дальнейшим разматыванием клубка аллюзий и аналогий более или менее рискованных, вплоть до непристойных (мэтр такое разрешал, он был дядька веселый). На том и покончим с этим: желающие проводить Дерриду по-дерридиански и без нас найдутся. Найдется ведь какой-нибудь гуманитарий, философствуя надувным молотом, напишет про деконструкцию червями. И не то чтобы Деррида не заслуживал некоторого „постмодернизма”, то бишь глумления, в том числе и посмертного, — но лучше оставить это дело профессионалам из числа его выучеников. Хотелось бы избежать и другого: реактивности. Что говорить: людям, которым Деррида и все с ним связанное было глубоко чуждо и во многом отвратительно (это я и про себя тоже), смерть апостола „постмодерна” может показаться хорошим поводом от этого самого откреститься, хотя бы самим тоном. То есть написать: „вот, постмодернизм умер, наступает эпоха” — дальше по вкусу… ну, скажем, „новой искренности и новой серьезности”. Или „новой традиционности”. Или осетринки с хреном. А вот хрена. Постмодернизм не умер. Умереть может живое, а постмодернизм был мертв с самого начала. <���…> Теперь же, когда Деррида умер, поганая машинка „деконструкции” зажужжит еще веселее”.

См. также: “Лично мне было омерзительно читать Дерриду — чисто французское позерство, выспренность и претензия, где постоянный уход в художественную позу делал невозможным разговор на уровне анализа. Но вместе с тем нельзя не признать за ним эпохи — которая, однако же, кончается”, — пишет Алексей Чадаев (“Деррида научил нас „деконструкции”” — “АПН (Агентство политических новостей)”, 2004, 11 октября ).

“В эпоху Интернета Деррида с его представлением о тотальной интертекстуальности оказался пророком реальности гиперссылок. Одновременно он создал своеобразный культ цитатности, который начиная с 1970-х годов превратился в эстетическое кредо представителей самых разных искусств: от Педро Альмадовара в кинематографе до Чарльза Дженкса в архитектуре. Неудивительно, что при этом сам Деррида сделался, по многим оценкам, самым цитируемым философом за всю историю мировой философской мысли. Обращенный к различанию, создатель деконструктивизма стал гением, появления которого так опасался и так не хотел Иммануил Кант. Гением неповторимости , который при посредничестве философии восстает против „дисциплинарного” понимания человеческой морали и человеческого разума”, — пишет Андрей Ашкеров (“След по имени „Деррида”” — “АПН (Агентство политических новостей)”, 2004, 12 октября ).

См. также: “Даже тому факту, что сегодня на многих улицах Парижа не так просто встретить человека в европейской одежде и европейской внешности, французы более всего обязаны именно Деррида. Именно он стал интеллектуальным лидером борьбы за права эмигрантов из Азии и Африки. Именно он долгие годы доказывал французам, что европейская культура не имеет никаких преимуществ перед арабской или африканской. И, в общем, доказал. В результате Франция стала сегодня, наверное, самой неевропейской страной Европы”, — говорит политобозреватель “Маяка” Егор Холмогоров (“В перестройке он разглядел утопию” — сайт радиокомпании “Маяк”, 2004, 11 октября ).

Cм. также: “Деррида не мог устареть. С ним свыклись, но не привыкли к нему. Он стал фактом того состояния, которое определяется как „состояние постмодерна”. Оно всегда актуально, ему некуда двигаться, это состояние — синоним современности. Поэтому казалось, что Деррида бессмертен, т. к. он всегда должен быть рядом с нами, его жизнь воспринималась как непроходящий момент безысходного времени в состоянии пост- . <���…> Для нас Деррида — живое свидетельство неугасающей работы пытливого европейского ума. Поэтому его смерть вряд ли оставит кого-либо равнодушным, ведь вместе с ним уходит в прошлое драматическая эпоха пребывания в состоянии бесконечной безысходности экстенсивного существования больного метафизикой разума. Деррида умер. Философии открываются новые горизонты”, — пишет Никита Гараджа (“Деррида умер. Первые впечатления” — “Русский Журнал”, 2004, 12 октября ).

См. также мемориальную подборку “Смерть не остановит мысль. Жак Деррида как последний великий философ”: “НГ Ex libris”, 2004, № 39, 14 октября ; говорит издатель Александр Иванов: “<���…> Деррида умер все-таки философом уже прошлого века. В этом нет для него ничего обидного. Прошлый век завершен, и именно Деррида в каком-то смысле завершает ХХ век своей деконструкцией, своим ретроспективным взглядом на историю философии, историю, у которой все время как бы откладывается начало (в этом и главный смысл деконструкции: отложенное, ускользающее начало для мысли, для того, что называется в философии сущностью). В принципе, эта философия как нельзя точно соответствовала духу 1980 и 1990-х годов, когда, с одной стороны, расцветает массовая культура, а с другой — с падением Советского Союза — начинается как бы мультиплицирование мира, то есть его усложнение и деление на части. Эта „философия части”, философия „мультиплицированного мира” и есть наследие Деррида”.