Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2007)

Но поскольку мир науки есть мир наблюдаемого, я бы предложил знатокам социально-экономической истории исследовать связь между уровнем душевого ВВП и уровнем душевных заболеваний (А. Мелихов откликается своим эссе, в частности, на двухтомник Дмитрия Травина и Отара Маргании „Европейская модернизация”, выпущенный в свет издательством „Terra Fantastica” в 2004 году. — П. К. ). Или уровнем потребления антидепрессантов. Или доходами психотерапевтов. Это могло бы навести на очень серьезные догадки. По крайней мере в девятнадцатом веке рост производительных сил шел рука об руку с ростом уровня самоубийств (во Франции их число удваивалось каждые двадцать лет), и главную группу риска составляли вовсе не те, кто не поспевал в ногу с веком, а, напротив, именно те, кто шагал в авангарде прогресса, — дельцы и люди свободных профессий. И я готов с цифрами в руках доказывать, что глубинной причиной массовой утраты воли к жизни был пресловутый рост рациональности, если называть этим именем упадок коллективных иллюзий, позволявших человеку мириться со страданиями, неудачами, утратами, смертью.

Поэтому я предложил бы интегрировать в либеральную парадигму новый принцип: экзистенциальные потребности человека более важны, чем экономические. Необходимость примириться со страданиями, утратами, смертью важнее удесятерения ВВП — жизнь важнее, чем экономическая эффективность. И в мире зримом это ясно каждому. Едва ли найдется настолько отмороженный „рыночник”, который стал бы отождествлять ценность с ценой до такой степени, что потребовал бы пустить Байкал на отмывку денег, а Рембрандта на портянки, если бы этого в какой-то исторический миг потребовала экономическая конъюнктура. В том, что силы сиюминутной корысти нуждаются в обуздании, когда дело касается окружающей среды, согласны почти все. Осталось лишь понять, что накопленные человечеством наследственные фантомы ничуть не менее важны для нашего выживания, чем солнце, воздух и вода.

Следствия этого принципа столь многообразны и заходят так далеко, что я даже не хочу набрасывать их наспех, в скомканном и поверхностном виде. Ясно, пожалуй, только одно: либеральная мысль должна радикально пересмотреть свое отношение к национальному, ибо главным хранителем коллективных иллюзий сегодня являются не профессиональные и не территориальные, а национальные структуры. И если „мобильность” или чисто шкурнически понимаемая рациональность начинают ставить под угрозу их существование, следует очень серьезно задуматься, каким образом их притормозить, не впадая в коммунистические или нацистские крайности”.

См. и ср.: “Мелихов свою мысль о том, что „на свете нет ничего драгоценнее иллюзий” и что „и человек, и народ могут жить лишь до тех пор, пока верят в какую-то сказку”, „любить можно только сказку”, проводит через все свои романы, и каждый раз он рассматривает под разными углами. Все одинаково иллюзорно, однако только этим и живет человечество. Все стороны складываются в единый многогранник философии именно благодаря контекстному построению цикла” ( Белянский Максим. Вверх по лестнице, ведущей к смыслу… — “Звезда”, 2006, № 10).

Борис Минаев. Сквозь вакуум. — “Континент”, 2006, № 3 (129).

Московский писатель и публицист (род. в 1959), который когда-то возился со мною, пятнадцатилетним, в журналистской студии “Золотое перо” (ровно 25 лет назад!), сегодня мучительно всматривается в симпатичных ему “тридцатилетних”, в коих с опасливой грустью обнаруживает “поколенческую ксенофобию”, спокойную такую (“ускользающее молчание, рассеянная полуулыбка”), вакуумную . Последовательные размышления приводят автора к весьма неожиданному и ясному выводу: “Другого поколения (я так понимаю, и Бориного, и моего. — П. К.) для них просто нет, оно уже умерло, там нечего понимать”.

Анатолий Найман. С грустью, с грубостью. Стихи. — “Октябрь”, 2006, № 9.

Как говорит мой внук Григорий —

“Дай меч, сестра все время дразнится”.

Не делай, бормочу, историй

из чепухи, какая разница.

Ведь тут инстинкт, не порть здоровья,

не сёстры — жизнь так развлекается.

А ты его в покое, Софья,

оставь — потом чтоб меньше каяться.

К тому ж натуре благодушье

прибавит, как ни странно, удали.

Глядишь, и с жизнью — без оружья

управишься, Григорий: худо ли?

…Еще со времен “огишной” книжечки “Софья” (М., 2002, 24 стр.) полюбил я подобные рассудительные стихи “дедушки Наймана”. Здесь, правда, такое — всего одно, им и закрывается действительно грустная подборка.

Ольга Новикова, Владимир Новиков. Об эстетической совести. — “Звезда”, 2006, № 9.

“Право профессионально оценивать литературное произведение имеет только тот, кто прочитал его полностью.

Примем это как первое и элементарное условие наличия у субъекта эстетической совести? Даже единогласно? Тогда рассмотрим второе.

Эстетическое прочтение текста (в отличие от грубо гедонистического читательского потребления) должно исходить из своеобразной презумпции невиновности — из примата положительной оценки. Проще говоря, первоначальная установка честного критика такова: я это принимаю и готов одобрить. Но если уровень глубины и степень живости осваиваемого текста вступает в противоречие с выданным авансом, то приходится условный плюс поменять на минус. Испытав при этом огорчение от неудачи автора. Энергетически затратный подход к делу. Зато есть удовлетворенность от самого духовного усилия, от честной работы. И критические аргументы после условного перевоплощения в автора, после влезания в его шкуру делаются прицельными и убедительными.

Вообще-то положительный настрой встречается нередко. Но он какой-то избирательный”.

Приводятся имена и примеры.

Первая реакция на критику “культа личности” И. В. Сталина. По итогам выступлений А. М. Панкратовой в Ленинграде в марте 1956 года. Публикацию подготовил А. В. Новиков. — “Вопросы истории”, 2006, № 8 — 10.

Академик Панкратова (1897 — 1957) с мая 1953 года являлась главным редактором журнала “Вопросы истории”. Цену “культу” знала не понаслышке (репрессирован муж-германист, преследовалась и сама по “идеологической линии”). В работу по пропаганде нового курса (решения XX съезда партии) она, член ЦК, включилась более чем активно, рассчитывая на понимание коллег и не оглядываясь на неизбежные реакционные “фильтры”, установленные на Старой площади. Она без устали выступала с сообщениями о вреде культа личности для исторической науки, у нее, можно сказать, открылось дыхание . Из залов ее заваливали смелыми (она, кажется, сама не ожидала, как далеко может пойти последовательность размышлений взбудораженной аудитории) записками (часто, заметим, без подписи); Анна Михайловна все это систематизировала и докладными же записками с обильными приложениями вопросов аудитории отправляла в ЦК со своими предложениями, очевидно рассчитывая на честную и плодотворную работу . Редакцию разогнали по партийному постановлению в марте 1957 года, Панкратова не выдержала такой реакции и умерла. А публикация Новикова — это в основном те самые записки “из зала”, включенные в письма Панкратовой “наверх”, глас народа. Изрядная часть этих вопросов — с мотивом-припевом “а сама-то ты где была?”. Впрочем, их стоит прочитать хотя бы для того, чтобы поаккуратней обращаться с выражениями типа “стадо баранов”. Иные кажутся чуть ли не фантастическими.