Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2008)

Культурный и психологический смысл такого табуирования даже не рефлектируется (и это понятно: во время революции не до рефлексий). “Мракобесие” — и все тут.

Не идет ли речь всего лишь о перераспределении культурных тяготений — о том, что табуирование просто переместится в другие области жизни? Ведь с выдвижением чего бы то ни было в центр всегда происходит переструктурирование культурного поля, то есть тем самым нечто оттесняется на периферию. Хочется понять: что же именно оттесняется в данном случае?

Может быть — мысль об иерархичной организации человеческого существа и его жизни. Представление о существовании в этой жизни главного и второстепенного, о принципиально неравном смысловом потенциале разных областей бытия. Судя по всему, такие вопросы не слишком волнуют участниц V-проекта. У них получается, что в центр можно поставить буквально все, что угодно, главное — нагрузить его необходимыми значениями. И вот эти необходимые значения, кажется, дают нам ключ к сути происходящего.

Избранная часть тела, значит, изо всех сил нагружается смыслами самого высокого порядка. Становится едва ли не центральным символом человеческого (в данном случае — в его женском варианте, который подается как особенный), настолько красноречивым и полным его иносказанием, что практически — полноценной его заменой. А что, между прочим, замена действительно происходит! “Моя вагина — это я!” — взволнованно восклицают участницы шоу. Видимо, это им действительно очень важно.

В богатстве значений, похоже, соперничество с вагиной безнадежно проигрывают все без исключения органы человеческого тела, включая и те, у которых испокон веков был высокий культурный статус: глаз, допустим, или мозг. Ну в самом деле, скажи: “Мой глаз — это я!” — метафора, конечно, получится, но очень слабенькая — никакого потрясения. А вот “Моя вагина — это я!” — это да, это событие. Потому что — удар по привычкам. По защитным механизмам, если угодно. Так сказать, маленькая катастрофа. Скажешь, содрогнешься, зажмуришься внутренне… — а ничего и не произойдет. Освобождение, да?

“Он, — говорит одна из героинь о клиторе, — это я, моя суть. Он одновременно и дверной звонок на моем доме, и сам дом. <���…> Я должна быть им. Стать им. Стать моим клитором”.

Вот удивительно: в человеке столько всего интересного, а стать предлагается — и куда как жестко: “должна!” — почему-то именно этим.

Жесткость, впрочем, вполне искупается тем, что идентификация с объектом обещает быть радостной и — более того — дающей человеку чувство собственной ценности: “Мне гордо и радостно быть своей вагиной!” — сообщает одна из счастливо отождествившихся.

Я уж не говорю о том, что вряд ли какой-то еще части тела повезло оказаться предметом такого внимательного, подробного рассматривания — да не просто так, а в качестве осознанной культурной программы. В том числе и буквально, глазами — с помощью карманного зеркальца, да на специально для того организованных курсах. Просто так же не научишься: труд, и не из легких. “Наверно, — вздыхает героиня, — так чувствовали себя древние астрономы, склоняясь над примитивными телескопами”.

Предмет, традиционно табуированный для публичного обсуждения, предстает как символ и воплощение свободы, достоинства, полноты жизни. Аутентичности и естественности.

Именно там — предлагается думать — мы (если уж мы женского полу) настоящие (а у подлинности — высокий культурный статус!): “Там ты настоящая, какая есть”. Вагина, утверждает одна из героинь, — “наш центр, наше средоточие, наш мотор, наша мечта”.

Подобная метафорика доставалась в западных культурах разве что сердцу. Но рядом с вагиной меркнет и оно. Слыхивали ль вы, чтобы кто-то где-то сходил с ума по сердцам — по сердцам как таковым, независимо от того, к чему те обращены, добрые они, злые или еще какие-нибудь? А тут — пожалуйста: “В Оклахоме, — утверждает участница проекта, — сходят с ума по вагинам”.

Вагина — в рамках проекта — хороша, ценна и интересна как таковая. Просто уже потому, что она есть — этого совершенно достаточно. Это вам не сердце какое-нибудь.

Во всем этом трудно не видеть изрядного преувеличения. Даже некоторого надрыва.

Видно, что эта тематика стр-р-р-рашно заводит людей — по крайней мере, некоторых, и вполне вероятно — даже довольно многих. Насколько прямо связан этот драйв с непосредственными целями “Дня V” — вопрос открытый. “Вместе мы сможем остановить насилие!” — горячо уверены участницы вот уже двенадцать лет подряд. И что — остановили? Уменьшили хотя бы? Об этом что-то ничего не известно. Зато о воодушевлении и искренней вере в правоту собственного дела — очень многое.

Похоже, в отношении героинь Энцлер к этому скромному органу (да, коммуникативному, конечно, — но вряд ли более коммуникативному, чем те же глаза, уши, ноздри или, допустим, рот, которым человек даже разговаривает) сказалось нечто, далеко превосходящее практические, пусть и очень благородные цели.

Видимо, это — тоска людей западной культуры, откликнувшихся на призыв, судя по всему, с большой готовностью, по ведущему, организующему символу, да еще

такому, чтобы за живое задевал и переживался как можно более лично. Лучше

всего интимно. Так, чтобы самое-самое мое и самое-самое общее — смыкались, оказывались одним и тем же.

Как ни смешно, а вагине именно это как раз и удается: совмещение самого, до несовместимости, разнородного.

“Зрелище было удивительнее, чем Гранд-Каньон, древний и величественный, — делится впечатлениями одна из ее созерцательниц. — Она была невинна и свежа, как ухоженный английский сад. Она была смешной, очень задорной”. Воистину наше все.

Вагина в исполнении героинь Энцлер ухитрилась вместить в себя многие — уж не все ли?! — магистральные ценности западного мира, став “всего лишь” их очередным — почему-то вдруг остро интересным — воплощением.

В каких бы отношениях со своими непосредственными задачами ни находилась вся эта смысловая индустрия — задуманная как форма протеста против сексуального насилия (и насилия вообще), — она, несомненно, выходит далеко за их рамки, целясь в вещи весьма глобальные. Хотя бы — смысл жизни.

“Хочу заявить, — восклицает Карри из Университета Небраски, — если я завтра умру, я имею право считать, что в моей жизни был смысл — он появился после участия в этом прекрасном проекте”.

Если посмотреть да посчитать, увидим, что чаще всего с вагинальной тематикой связывается ценность радикального обновления жизни. На всех уровнях, включая и мышление, между прочим — да чуть ли не в первую очередь. “„День V”‚ — утверждает Ив Энцлер, — это особое видение”. “<���…> люди со всего мира, принадлежащие к разным социальным и этническим кругам, говорят, — подводит она промежуточные итоги проекта, — что с помощью „Монологов вагины” и „Дня V” открыли для себя новый способ мышления, научились говорить о своих проблемах, раскрыли в себе новые силы, смогли помочь и другим, и самим себе”. Периодическое революционное обновление и мышления, и, вследствие того, жизни в целом — одна из ведущих новоевропейских ценностей, между прочим.