Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2007)

Стоит отдельно отметить, что в энциклопедии содержатся обширные сведения об организации здравоохранения и социальной помощи в Германии, которые ориентированы именно на информацию, необходимую больному и его близким. Читатель узнает, к какому врачу он может обратиться в той или иной ситуации, есть ли у него выбор и в чем он состоит, какие учреждения и институции помогают психически больным, какие выплаты являются прерогативой “больничных касс”, какие группы “самопомощи” существуют и как их найти и т. д.

Должна признаться, что мысленное сопоставление прочитанного с тем, что представляют собой аналогичные институции у нас (“собес”, психдиспансер, психоневрологические интернаты), порождает не меньший ужас, чем недавние сообщения о медсестре, заклеивавшей пластырем рты грудным младенцам, чтобы они не кричали (боюсь, это не ее личное изобретение).

Но вернемся к содержанию книги. С точки зрения нашего читателя, собственно расстройствами психики привычно считаются те, что “подпадают” под несколько распространенных ярлыков. Это депрессия, мания, бредовой синдром, шизофрения, эпилепсия, старческое слабоумие — и, пожалуй, все.

Депрессивные эпизоды, вообще говоря, удел каждого и в быту называются “плохое настроение” . Прочие же перечисленные выше расстройства нам известны в лучшем случае из литературы, в худшем — из сплетен и “желтой” прессы. А страх высоты и пустого пространства? Бессонница? Потребность немедленно закурить? Болезненная неуверенность в своих силах? Приступы паники в метро? Ночные кошмары? Отвращение к своему лицу и телу? Влечение к представителям своего же пола? Боязнь физической боли, в результате чего визит к стоматологу оказывается выше всяких сил? Постоянная тревога по поводу благополучия других членов семьи, особенно детей? Страх растолстеть и одновременно неукротимая потребность в сладком? Страх смерти, наконец?

Если вы будете уверять меня, что в вашем жизненном опыте нет ничего из перечисленного, я вам просто не поверю. Более того, именно так вы заставите меня заподозрить, что вам нужна психологическая помощь, потому что только глубоко неблагополучным людям свойственно отрицать, что ничто человеческое им не чуждо.

Мне, например, придется признаться в том, что я отчасти боюсь высоты — забравшись на смотровую площадку, будь то колокольня собора или башня какого-нибудь замка, я спокойно смотрю вниз, но не могу посмотреть вверх, в небо. В детстве я не просыпалась даже при бомбежке, а после тяжелой болезни оказалась вынужденной постоянно спать со снотворным. Если днем я очень устаю, то нередко просыпаюсь от ночных кошмаров. Студенткой, отправляясь на очередной экзамен, я нервничала так, что папа совал мне под язык валидол, — а ведь и в школе и в вузе я все сдавала только на пятерки.

В шестом классе я очень любила и жалела одну девочку. Мне всегда хотелось погладить ее по голове, потому что дома она жила как в клетке — хоть и изрядно позолоченной — и почти никогда не смеялась. (Разумеется, я не знала, что такое желание как-то называется.) Зубы я лечила всю жизнь, но боли все равно боялась. Впрочем, по сравнению с мучениями, перенесенными в молодости, две операции, в результате которых мне квалифицированно удалили сразу десять зубов, уже не требовали особого мужества.

Я никогда не курила — но хорошо помню обстоятельства, при которых мне захотелось попробовать. Я до сих пор вижу во сне близкого друга, умершего десять лет назад, — и эти сны меня не травмируют. Но иногда мне снится старинный знакомый, благополучно живущий за океаном, — и потом весь день я сама не своя.

С этими ситуациями и состояниями я справляюсь в немалой степени благодаря тому, что могу их объяснить более или менее рационально. Что не означает “просто” и уж менее всего “элементарно”.

В нашем социуме отношение к психологическим трудностям, своеобразному поведению и уж тем более к явным отклонениям поведения от нормы характеризуется сочетанием равнодушия, брезгливости и жестокости одновременно.

Так называемая стигматизация — собственно, это и есть комбинация брезгливости, равнодушия и жестокости — настигает заикающегося дошкольника; нелюдимого подростка; юношу, состоящего на учете в психдиспансере; старика, плохо ориентирующегося во дворе многоэтажного дома, и, разумеется, любого, о ком известно, что он пережил госпитализацию в психиатрическое отделение стационара — не важно, по какой причине.

Простителен разве что алкоголизм: ну, выпимши человек, что вы к нему пристали?

Мне неоднократно случалось ездить в лондонском метро вечером в час пик. В вагоне трудно дышать, но нет ничего похожего на привычную для московской толпы атмосферу всеобщей озлобленности. Контраст особенно ярок, когда внутри метро приходится пользоваться большим пассажирским лифтом — на многих станциях он заменяет эскалатор. Поездка в лифте, включая вход и выход, занимает не менее пяти минут; в тесноте и спешке люди неизбежно напряжены, но я ни разу не видела, чтобы кого-то намеренно толкнули или не извинились, зацепившись за чужой зонт или рюкзак.

Заведомое уважение к другому, к чужому, распространяется и на отношение к иному . В любом обществе модерна понятие поведенческой нормы в разных социальных стратах достаточно различается, но в пределах отдельной страты оно все-таки пребывает в некоторых известных всем участникам ситуации границах. В таком обществе родители так называемых гиперактивных детей или лица, страдающие приступами беспричинного страха, будут искать “группы самопомощи”, а не мучиться мыслями о том, чем им грозит постановка на учет в психдиспансере.

Замечали ли вы, что у нас вообще не принято обращаться за психологической помощью, не говоря уже об обращении к психиатру, так сказать, “по доброй воле”? При этом немало лиц, жалующихся на боли в сердце, на приступы одышки, на слишком раннее пробуждение от сна, испытывающих боли в спине и в суставах, мигрени, невыносимый зуд и многое другое, безуспешно обивают пороги кардиологов, дерматологов и врачей других специальностей. Безуспешно — потому что многим больным с перечисленными жалобами надо лечить душу — соматически (то есть “телесно”) они здоровы. По существу, большинство наших медиков подсознательно разделяет общую установку нашего же социума на то, что медицина в целом ориентирована на врачевание именно телесных страданий, а страдания душевные — это, так сказать, личное дело каждого.

Недавно один квалифицированный кардиолог, выслушав подробнейшие жалобы молодой женщины спортивного вида на сердечные перебои, учащенный пульс и удушье, которое она постоянно испытывает в метро, направил ее на ЭКГ и на анализ крови. Не обнаружив отклонений от нормы, он предложил ей обратиться к эндокринологу (что логично), который “по своей части” тоже ничего не нашел и отослал пациентку к невропатологу как к врачу “по нервам”. Последний полистал медкарточку, постукал где надо молоточком — и ничего не обнаружил. Зато, узнав, что пациентка не имеет семьи, не нашел ничего лучшего, как посоветовать ей родить ребенка.