Надин Гордимер - Совсем другие истории

— И что, она была хорошей актрисой? У нее почти все хорошо получается, правда? Она любит, чтобы у нее все получалось.

— Это было задолго до того, как у нас появились дурные привычки, — сказал Эрик.

— О чем это вы? — не понял Морган.

— О наших отношениях. Именно это слово они все и используют, — отозвался Эрик. — У нас не было ни таланта, ни способностей — мы просто не могли сами вырваться из них. Сколько вы уже знакомы?

— Два года.

— Два года?!

Морган смутился:

— Что она вам рассказала? Вы говорили с ней об этом?

— Сколько мне, по-вашему, понадобится времени, чтобы все это переварить? — пробормотал Эрик.

— Что вы там делаете? — спросил Морган.

Всю дорогу он наблюдал за руками Эрика, гадая, свернет он шею бутылке или нет. Но сейчас он лихорадочно шарил в дипломате, который достал из-под стола.

— Какого это было числа? Вы должны это помнить! Вы небось и годовщины не отмечаете?

— Эрик вытащил огромную темно-красную книжищу. — Мой дневник. Может быть, именно в тот день я что-нибудь записал. Нужно срочно просмотреть последние два года. Когда вас обманывают, все вокруг видится по-другому.

Морган окинул взглядом других посетителей.

— Я не люблю, когда на меня кричат, — спокойно сказал он. — Я слишком устал для этого.

— О нет-нет. Извините.

Эрик листал дневник. Заметив, что Морган смотрит на него, он захлопнул тетрадь.

Вас когда-нибудь обманывали? спросил он глухим голосом. — С вами это когда-нибудь случалось?

— Думаю, такое бывает с каждым, — ответил Морган.

— Как высокопарно! Думаете, в обмане нет ничего особенного?

— Думаю, в определенных обстоятельствах у нас просто нет иного выбора.

— Из-за него все становится фальшивым! Вы себя ведете, — продолжал он, — так, словно для вас это не имеет значения. Неужели вы настолько циничны? Это же очень важно. Посмотрите на наш век!

— Простите?

— Я работаю в программе теленовостей и вижу, что происходит вокруг. Ваша жестокость — того же поля ягода. Возьмите евреев…

— Ну-ну, давайте, говорите…

— Словно у других людей нет чувств! Словно они ничего не значат! Словно через них можно просто перешагнуть!

— Я не убивал вас, Эрик.

— Я умру от этого. Я просто умру.

— Понимаю, — кивнул Морган.

Он вспомнил одну ночь. Когда ей пора было возвращаться домой, чтобы незаметно скользнуть в постель мужа, Кэролайн тихо сказала: «Вот если бы Эрик умер… просто умер».

— Тихо-мирно?

— Довольно-таки.

Эрик облокотился на стол и вперил испытующий взгляд в Моргана.

— Вам не было неприятно?

— Было.

— Насчет моей смерти?

— Насчет нее. — Морган усмехнулся. — Насчет всего. Но определенно, и насчет нее тоже.

— Отлично. Отлично, — сказал Эрик. — Зрелость — время одиночества.

Без сомнений, — подтвердил Морган.

— Вот ведь интересно. Одиночество, не похожее ни на какое другое. Вы так не считаете?

— Да, — согласился Морган, — все, чего вы лишились, уже никогда не вернется.

— Где-то между двенадцатью и тринадцатью, — сказал Эрик, — мой старший брат, которого я обожал, покончил с собой. Отец умер от горя, а дедушка просто умер. Думаете, я все еще скучаю по ним?

— А разве нет?

Эрик отхлебнул пива и задумался над этим.

— Вы правы, у меня внутри дыра, — наконец сказал он. — Хотел бы я, чтобы и у вас была такая же.

— Она слушает меня, — заметил Морган. — А я — ее.

— Вы действительно обращаете друг на друга внимание? удивился Эрик.

— Нужно просто обращать внимание на то, отчего тебе действительно лучше. С ней мне никогда не бывает одиноко.

— Отлично.

— Если бы не она, я бы застрелился.

— Но она — моя жена, — напомнил Эрик.

Повисла пауза.

— Как там нынче все говорят? Это ваши проблемы! Это мои проблемы! И что, неужели это и вправду так? Как, по-вашему? — не унимался Эрик.

Впервые за долгие годы Морган пил много виски и курил траву. В конце шестидесятых он как раз учился в университете, но относил себя не к хиппи, а к весьма пуританскому левому крылу. Именно теперь, когда ему так нужно было отключить мозги, он убедился, как упорно человек держится за сознание. Ему хотелось отключиться, чтобы выбросить наконец из головы Кэролайн. Позабыть обо всех них — о Кэролайн, об Эрике, об их детях. Может быть, теперь ему это удастся. Может быть, именно тайна и ее недоступность и сохраняли между ними ту единственно правильную дистанцию.

Морган осознал, что молчит уже довольно долго. Повернувшись к Эрику, он обнаружил, что тот постукивает ногтем по бутылке.

— Мне нравится ваш дом, — сказал Эрик. — Хотя для одного он, пожалуй, великоват.

— Мой дом? Вы что, его видели?

— Ну да.

Морган посмотрел ему в глаза. Похоже, он уже порядком набрался. Морган почти завидовал ему. Ненависть всегда придает силы.

— Ты отлично выглядишь в белых шортах и носках, когда бегаешь по утрам. Меня это всегда смешило.

— Тебе что, заняться больше нечем, кроме как торчать у моего дома?

— Тебе что, заняться больше нечем, кроме как воровать чужих жен? — Эрик ткнул пальцем ему в грудь. — Однажды, Морган, ты проснешься утром и обнаружишь, что все кругом выглядит совсем не так, как вчера вечером. Что все, чем ты владел, вдруг оказалось поломанным или испорченным. Можешь себе такое представить?

— Ну ладно, — сказал Морган, — ладно, ладно уже.

Эрик опрокинул свою бутылку. Бросив на разлившееся пиво носовой платок, он поставил ее сверху.

— А моих детей ты тоже заберешь? — спросил он.

— Что? С какой это стати?

— Ты знаешь, я постарался устроить себе такой дом, как всегда хотел. У меня есть даже беседка, вся оплетенная плющом. Я оттуда не уеду и никогда его не продам. На самом деле, скажу тебе по правде, — его рот сложился в полуоскал — полуулыбку, — мне было бы куда лучше без жены и без детей.

— Что? — Морган не поверил своим ушам. — Что ты сказал?

Эрик приподнял брови.

— Ты меня прекрасно понял.

Дети Моргана жили с матерью; девочка училась в университете; мальчик — в частной школе. У обоих все было хорошо. Детей Эрика Морган видел только мельком. Он предлагал взять их к себе, если бы Кэролайн только согласилась остаться с ним. Он искренне полагал, что готов к этому, и не хотел увиливать от решения таких серьезных задач. А потом представил, что будет, если со временем один из них, например, сядет на иглу, а вторая подастся в малолетние проститутки. Так что вдобавок к женщине Морган получал серьезную обузу на свою голову. С некоторыми из его друзей так и случилось.

— Мои дети будут очень злы на тебя, когда узнают, что ты с нами сделал, — сказал Эрик.

— Да уж, — отозвался Морган. — И кто будет их за это винить?

— Они огромные и прожорливые. Как лошади. Они стоят мне очень дорого.