Иосиф Гольман - Хранитель Реки

Целых три дня потратил Мильштейн на поиски потенциального велесовского хозяина и двенадцать тысяч американских долларов, изъятых из казны ФПГ «Четверка» (надо сказать, по личному распоряжению Агуреева, подобные просьбы Мойши удовлетворялись немедленно, а деньги списывались по графе «непредвиденные расходы»). В итоге получил имя, отчество и фамилию:

Глеб Петрович Саранцев. А также – краткую биографию владельца данных и его «творческие» возможности.

Да, этот – годился. И придумает, и реализует. Несмотря на полное отсутствие официальной «крыши», вполне способен к ведению боевых действий на суше, на море, в городе Мухосранске и городе Париже. Не зря их там всему этому в советское время учили.

Короче, волк-одиночка с большими материальными ресурсами, старыми связями и высокопрофессиональными навыками.

Несомненно, Семен Евсеевич Мильштейн испытывал определенное уважение к своему внезапно объявившемуся противнику. Но не более того.

Раз Глеб Петрович работает против его друзей – и работает по максимальной степени ущерба, – то и ответ он получит аналогичный. В таких случаях у Мойши никогда тормозов не было, и сейчас нет.

С учетом опасности противника и его полной «автономности» Семен Евсеевич тоже решил действовать сам, благо навыки не утратил.

Что же касается Велесова, то Мильштейн оставил его на потом, справедливо признав гламурного «искусствоведа» практически безвредным в случае нейтрализации его высокопрофессионального хозяина.

Приняв решение, Семен Евсеевич, как обычно, не стал ничего откладывать и передоверять. Лично, слегка загримировавшись на случай последующих «фотороботов», отследил стандартные маршруты бывшего чекиста. И сам же вышел на окончательное решение.

Дело не в снизившейся квалификации старого волка Саранцева, а в высочайшей квалификации старого волка Мильштейна. Ну и, конечно, в том, что Мойша уже нападал, а Глеб Петрович о своем новом враге еще даже не догадывался: он же работал не против «Четверки», а всего-навсего – действительно по просьбе своего вассала Велесова – против наглого и навязчивого рекламиста Береславского.

Последняя, она же первая очная, встреча бывших коллег произошла рано утром, когда привыкший к порядку и физической культуре Саранцев вышел из своей скромной квартирки на пробежку.

Пожилой субтильный человечек, сгорбленный временем и остеохондрозом, ничем не мог привлечь его внимания. На ногах старичка – суконные боты «прощай, молодость», на плечах – пальтишко, модное в советские семидесятые.

Место встречи Мойша выбрал по-умному: широкий тротуар вдоль набережной Москвы-реки. В такое время и в такую погоду по нему никто не ходит, разве что редкие бегуны пробегают, типа Глеба Петровича. А то, что мимо едет множество машин, Семена Евсеевича не смущало. Никто не остановится, даже если поймет, что происходит.

Вот и бегун наш показался. В дорогих спортивных штанах и свитере. На шее – шерстяной шарфик. Не спеша, пробежал мимо. Но что-то кольнуло старого волка. Интуиция, отработанная десятилетиями, и на этот раз не подвела. Оглянулся-таки на старичка Саранцев.

Поэтому пулю из замечательного (а может, и лучшего в мире) пистолета «зиг-зауэр» Глеб Петрович получил не в затылок, а в лоб.

Контрольного выстрела, когда стрелял Мойша, не требовалось. Кстати, он и руки при выстреле не поднимал, и вроде бы даже не целился, буквально физически ощущая прямую, связывающую срез его ствола с центром мишени – неважно, бумажной или живой.

В итоге Глеб Петрович, подброшенный мощной пулей, упал не на живот, а почти на спину. Если бы не кровинки на лбу, ни дать ни взять – обширный инфаркт. Впрочем, кровь заметна только при близком рассмотрении.

В отличие от практически отсутствующего затылка. Но это обнаружат, лишь когда тело перевернут.

А старичок, не спеша, продолжил движение. Вот он на мгновение прислонился к гранитному парапету – в воду полетел быстро свинченный самодельный, но добротно выполненный глушитель.

Вот перешел широкую дорогу и скрылся в арке большого «сталинского» дома. Арка тоже широкая: в ней даже контейнер мусорный уместился – туда полетело аккуратно свернутое пальтишко. И старичок оказался довольно спортивным, только маленьким, мужчиной лет пятидесяти. В линялых спортивных штанах, в вязаной шапочке и со стареньким велосипедом, прикованным тросиком с замком к металлическому пруту решетки. Хотя кому такое старье, кроме его хозяина, нужно?

Так и укатил мужичок, даже ствол не сбросив.

Потому что жалко. Трофей еще с Афгана остался, с памятной охоты на самолет, регулярно пересекавший пакистанскую границу с американскими инспекторами.

Вон как все запуталось, теперь в Афганистане дети тех американцев воюют с детьми тех, им же подведомственных, моджахедов. А чекисты продолжают свои войнушки уже в России и между собой.

Но такие сложности и условности сейчас мало волновали мерно крутившего педали Мильштейна.

Дело сделано, очередная угроза интересам «Четверки» отведена, жизнь продолжается.

Место:Москва.

Время:три года после точки отсчета.

Никак не изменился за прошедшие месяцы Измайловский вернисаж. Те же деревянные ряды, те же лица, в общем, приятные сердцу и глазу Ефима Аркадьевича Береславского, тоже в недавнем прошлом обитателя этих мест. Хотя больше и не собирается рекламист и галерист Береславский сюда в качестве торговца живописью возвращаться. В одну воду дважды не войдешь. Тактика его в продаже объектов искусства теперь сильно поменялась. А стратегия изменилась вообще радикально.

Оно и понятно. Если в картине как субъекте рынка 99 процентов стоимости сосредоточено в ее «имидже», – то есть в том, что зрители об этом произведении искусства и его авторе думают, – то, значит, рекламисту Береславскому и следует сосредоточиться на том, чтобы в правильном направлении управлять этими самыми мыслями.

Что он и пытается делать.

Создает своим художникам «оправу» – многочисленный принт-арсенал: листовки, буклеты, проспекты, каталоги. Ведь, как известно, короля играет свита. Люди, перелистывающие хорошо изданный каталог Мухи, уже не удивятся приличному ценнику на ее произведения. А это и значит правильно задать направление мыслей зрителям и потенциальным приобретателям объектов искусства.

Но, конечно, единым принтом сыт не будешь. У Береславского в запасе немало и иных средств возвеличивания своих авторов. Та же Муха, улыбаясь, смотрит теперь не только с листовок, но и с мобильного стенда, развернутого перед небольшой экспозицией ее работ в галерее Ефима Аркадьевича. А еще – поскольку цены на Мухины картины уже не всем ценителям по зубам – хитрый рекламист наклепал по 20 принт-копий лучших ее работ.