Иосиф Гольман - Хранитель Реки

Копии сделаны мастерски: на настоящем льняном холсте, с применением самых современных технологий печати. Все вживую Мухой подписанные, каждая – с сертификатом соответствия и со своим порядковым, от 1 до 20, номером. Выглядят как настоящие – сами печатники порой путаются, а стоят в двадцать раз меньше. Убивает Ефим Аркадьевич при этом, как всегда, сразу двух зайцев: зарабатывает на продаже копий и промотирует художницу. Есть еще и третий заяц в запасе расчетливого рекламиста: художники тоже потихоньку потянулись к нему, печатать рекламные материалы и промокопии. И тоже не без прибыли для «Беора».

Много на этих самоотверженных тружениках кисти не заработать, но Береславский точно знает: лучше немного, чем ничего.

Даже журнал начал по этому поводу издавать, «Коллекционер» называется. Тоже подходящее оружие в обойме практикующего продюсера.

Единственное, что не заладилось, – так и не нашел пока себе Ефим Аркадьевич своего, настоящего, глубоко притягательного и во всех отношениях промотируемого автора. Ни Муха, ни остальные художники, с которыми он имеет дело, пока таковыми не являются, поскольку не отвечают сформулированному головастым рекламистом ряду условий успеха: эксклюзивности (работа только с Ефимом), наличию в распоряжении промоутера «склада» картин, умеренности материальных запросов художника в первые годы «раскрутки», наличию собственного, глубоко индивидуального художественного почерка, своего рода «фирменного стиля», в который выгодно вкладываться, потому что он потом долгие годы будет на тебя работать.

И, как известно, есть еще одно условие, нужное для успеха. Продюсер, промоутер должен найти такого художника, творчество которого окрыляло бы, – тогда куда легче переживать первые, самые трудные годы и куда проще сглаживать неминуемые конфликты и трения между промоутером и промотируемым.

Несомненно, ни Муха, ни остальные авторы Береславского всеми перечисленными достоинствами в комплексе не обладали.

Но сегодня Ефим Аркадьевич пришел на вернисаж вовсе не в поисках «своего» автора. Потому что автор, мастерски подделывающий Ивана Ивановича Шишкина, вряд ли заинтересовал бы его как продюсера. Другое дело – порученная Агуреевым работенка.

По большому счету, Береславский уже выполнил поручение. И друг-заказчик уже не потратит миллион евро на приобретение фуфелов (зато честно выдаст остаток от обещанных ста тысяч долларов – в этом Ефим Аркадьевич нисколько не сомневался).

Но – такой уж характер! – привык Ефим Аркадьевич все, за что берется, доводить до конца. А потому, несмотря на предостережения Семена Евсеевича Мильштейна, безбашенного Мойши, известного ему с достопамятных опасных времен, с утра бродит по рядам, «заряжает» друзей и знакомых на поиски того самого товарища, который втюхал ему «шишкина» в славный зимний денек, когда была продана первая «Муха».

Вспомнил о Мильштейне и слегка вздрогнул. Несомненно, Семен Евсеевич был дружественной стороной. Но эти немигающие зрачки, эта опасная усмешка …нет, лучше подальше от таких друзей!

Хотя совсем недавно, на чертовом серпантине D-16, Ефим Аркадьевич вовсе бы не отказался от чуда, в результате которого в его «патруле» материализовался бы этот седенький худенький мужичок.

Так вот, Мильштейн прямым текстом сообщил: задача выполнена, денежки будут выданы, всем спасибо. Другими словами, отойди в сторону, не путайся под ногами. Наверное, правильнее всего было бы так и сделать. Однако Ефим Аркадьевич не из тех, кто всегда выбирает правильные пути.

Вот и сейчас он пошел к киоску подзаправиться, а заодно и выслушать одного из своих добровольных информаторов.

Подзабытый вкус чудесных горячих котлет оказался прекрасен не только зимой, но и летом. Только сопровождались они теперь, по случаю августовской жары, не горячим чаем, а ледяным лимонадом – такое тоже имелось в замечательном общепитовском киоске.

– Короче, Аркадьич, Петя говорит, это был Роджер, – наконец выдал главное осведомитель, допивая вкусно пахнущий кофе.

– А чего ж он мне не сказал? – обиделся Береславский. – Столько выходных рядом отстояли! И ведь в лоб спрашивал человека – нет, молчал, как партизан.

– А кому нужны неприятности? – разумно спросил собеседник. – Ты приехал сюда на своем джипе, развлекся и уехал. А ему здесь жить.

…И крыть нечем. Все верно. Впрочем, Береславского уже занимало другое.

– А где я этого Роджера теперь найду? – спросил профессор.

– Держи. – На замызганный деревянный столик легла сложенная вчетверо бумажка.

– Адрес? – обрадовался Ефим.

– И телефон, – добавил информатор.

– Что я тебе должен, Вить? – поинтересовался Береславский.

– Хорошее человеческое отношение, – хохотнул тот.

На том и расстались. Хотя порой две или даже три тысячи рублей за сложенную бумажку получается куда более дешевле, чем хорошее человеческое отношение. Но в данном случае имел место рынок продавца, а не покупателя.

Роджер оказался дома, и с ним было легко. Он как раз не требовал хорошего отношения, а жадно следил глазами за рукой Ефима Аркадьевича, которая не спеша вытащила из внутреннего кармана развернутую тысячную бумажку.

– Мало, – хрипло сказал Роджер.

– Достаточно, – Береславский не был жмотом, но любил справедливость. – Сколько ты с меня тогда взял за фальшак?

– Это не фальшак, – попытался сопротивляться собеседник. – Это стилизация.

– Тебе есть разница, сидеть за фальшак или за стилизацию? – наехал рекламист.

– Зачем сидеть? – сменил тон Роджер. – Давайте тысячу. Что я должен сделать?

– Кто автор моего «шишкина»? – Ефим положил банкноту на стол.

Роджер молчал, жадно глядя на деньги.

Береславский решил не рисковать и добавил сразу две бумажки.

– Либо договариваемся, либо я тебя наказываю, – для убедительности добавил Ефим.

– Договариваемся, – не мешкая, согласился Роджер, сгребая со стола деньги. – Вадик Оглоблин. Хороший художник.

Еще через пятнадцать минут Ефим Аркадьевич обладал всей известной Роджеру информацией: от адреса мастерской до имени и места учебы боевой подруги молодого художника.

На прощанье алкаш все-таки приятно удивил циничного промоутера, попросив не обижать Вадика ввиду его несомненного художественного дарования. Это так растрогало Береславского, что он чуть не добавил еще тысячу к гонорару Роджера. Но не добавил и, небрежно попрощавшись, ушел.

Что ж, диспозиция была ясна.

Ефим Аркадьевич, так и не наученный ни долгим жизненным опытом, ни совсем недавними покатушками по озорному серпантину D-16, как старый боевой конь, услыхавший пение полковой трубы, уже исполнился решимости ввязаться в очередную заварушку.